Как ни странно, Дженни почувствовала облегчение.
К несчастью, прошлой ночью ей было худо, а нынешней — и того хуже.
Дженни смотрела на море и облака и пыталась не думать о своем сне. Опять пауки, на сей раз целая комната пауков! Там были и маленькие, ростом с муравья, и большие, диаметром с двадцатипятицентовую монету, и огромные, размером с руку, которых она видела раньше; у всех были мохнатые лапы, маленькие глаза бусинками и толстые черные туловища. Они были повсюду; их липкая паутина затянула все углы.
Но это было еще не самое худшее.
От воспоминания желудок Дженни сводило судорогой, слезы жгли веки и туманили глаза. О Боже милосердный, даже сейчас она не могла думать об этом!
И тем не менее она могла вспомнить все, что видела, и повторила бы каждое услышанное ею слово.
* * *
— Веди ее, Мобри. В следующий раз она крепко подумает, прежде чем тайком бегать к Чарлзу.
— Нет, миссис, пожалуйста! — Чернокожая девушка изогнулась, пытаясь вырваться из рук надсмотрщика, державшего ее за пухлые запястья. Надсмотрщик был рослым, крепко сбитым здоровяком с обветренной кожей и длинными темно-каштановыми волосами. На нем были штаны цвета хаки, белая полотняная рубашка с короткими рукавами и хорошо начищенные рабочие ботинки на толстой подошве. На руках мужчины бугрились мускулы, и удержать девушку ему не стоило никакого труда. — Миссис, пожалуйста… Я клянусь, мы ничего не делали.
— Может, ты поклянешься, что и с Мобри не спала?
Девушка застыла на месте; голова надсмотрщика повернулась к ней, как на шарнире. Глаза его были посажены слишком близко, тонкие губы покрыты болячками. В мужчине не было ничего притягательного, кроме мощного тела.
— Это было давным-давно, — сипло сказал он. — Вы знаете, что это ничего не значит.
— А Чарлз? — спросила она девушку. — Он тоже ничего не значит?
— Но я не…
— Я видела тебя, Бирина, — холодно улыбнулась она, — но после сегодняшнего урока ты этого не сделаешь.
Девушка начала дрожать.
— Мобри! — Одного слова хватило, чтобы он двинулся вперед, таща девушку за собой.
Черноволосая женщина открыла скрипучую деревянную дверь в сарай и осторожно придержала свои юбки абрикосового цвета.
— Не-е-е-т! — завизжала негритянка, цепляясь за косяк и упираясь изо всех сил. — Не пойду! Там пауки! Не…
Мобри втолкнул ее в сарай и захлопнул дверь.
На мгновение настала тишина, а потом раздались вопли. Один за другим, все более неистовые, все более истерические; казалось, они вырывались из трухлявого дерева, пронзали горячий влажный воздух и зловещим эхом улетали на поляну.
Женщина следила за надсмотрщиком, и улыбка кривила ее плотоядные рубиновые губы.