Те кому Совет открывал двери в прошлое, получали право на частичное нарушение общепринятого регламента жизни. Им разрешалось носить одежду иных эпох, получать пищу тех времен. Необходимо было полное проникновение. И только алкоголь и некоторые небезопасные виды наркотиков были запрещены. Было освоено достаточно транквилизаторов для регулирования духа и подавлении плоти. Историки не имели, естественно, ни малейшего отношения к воспроизводству населения хотя и не были кастратами. При определенных условиях у них могли быть, с разрешения Сонета, восстановлены половые функции. Но в этом-то и заключался колоссальный трагизм ситуации. Пропуская через свой мозг тысячи и тысячи книг, кинофильмов, миллионы тактов музыки, записи спрятанных в веках событий, спортивных репортажей, истории религий и бракоразводных процессов, историки не могли стать Людьми.
«С анабиозом придется подождать. Эти железные солдаты цивилизации, этот авангард человечества…. о-о-о…, они совершили открытие. Во время дежурства астронавигатора обнаружился-таки обитаемый гадюшник. Астронавигатор вовремя среагировал на появление в секторе биомассы, уставился в два своих астроглаза на этот участок мироздания, провел зондирование, дал точную настройку и, когда вся камарилья, свободная от работы явилась на завтрак, наш впередсмотрящий между двумя кусками тюри, которая почему-то называлась пудингом, скромно объяснил, что обнаружил обитаемый мир. Все, понятно, повскакали с мест. Советник призадумался. Потом была длинная связь с Землей. Теперь мы загружаем первый модуль, вернее, они загружают, а я даже не смотрю, так как арестован, хотя на радостях мне и дозволено покидать каюту.
Но тут они немного прохлопали. Пока все трудились не покладая рук, я пробрался к синтезатору, естественно, разжившись ключом-биркой, и чудесный аппарат создал некоторое количество заветного эликсира. И, что самое главное, мне так удалось припрятать пару флаконов, что потом комиссар нашел только половину запретного и сладостного. Теперь я временно, но непоколебимо счастлив, хотя путь к синтезатору для меня отрезан навсегда. Но до анабиоза мне, пожалуй, хватит.
Самые гениальные описания пьяных бдений обнаруживаются в одной из славянских литератур начала двадцатого века. Там я обнаружил такие слова, как косушка, мерзавчик, штоф, четверинка, маленькая. Трудно сейчас судить, какие это объемы. Это, возможно, определит лингвист. Но слово «мерзавчик» мне всех милее. Так вот. Я принимаю «мерзавчик» и иду смотреть «кино». На той планетке, что мы подцепили, как раз осваивают ближнее космическое пространство… Мы попали прямехонько к их первой высадке на спутник. Мы принимаем все их теле-, радио- и еще какие-то передачи и наш лингвист трудится в поте лица. В принципе нора и мне приняться за дело, но Советник, видимо, решил иначе. Другими словами мне крышка. Анабиоз. Земля. Суд. И после белое поле…»