Что-то изменилось в его лице. Юта заметила это мгновенно и сразу же перестала плакать. Новый страх, не похожий на прежние, ползущий и цепенящий страх возник вдруг по неведомой причине и в короткие несколько мгновений завладел принцессой полностью. Арман поднял на нее глаза — и в человеческих чертах его она увидела и костяной гребень, и кривые обнаженные зубы, и отблеск пламени из-под тяжелых надбровных дуг. Дракон.
— Юта, — сказал Арман. Голос его, обычно хрипловатый, сейчас прозвучал, как скрежет. — Юта.
Она не могла произнести ни слова. Арман встал.
Сейчас? Прямо сейчас?
— Пойдем, — сказал он, и слова его упали, как занесенный топор.
Она поднялась, покорная, оцепеневшая под его взглядом. Так смотрел отец его, и дед его, и двести поколений…
Но зрение его помутилось.
Перед ним стояла девушка, жалкая и беспомощная. Лицо ее подернулось дымкой, но он ясно, яснее чем следовало, увидел ее ресницы, стрелочками слипшиеся от слез.
Проклятье.
Юта качнулась, заколебалась, растворилась в накатывающей мути, и по жирному склизкому склону покатились бесформенные комья.
Резко, невыносимо пахло цветами; комья катились и катились, большие, маленькие, пульсирующие; каждый оставлял в покрывавшей склон жиже неровную дорожку, и дорожки эти пересекались, сходились и расходились, и Арман не мог уже на это смотреть.
Двумя руками держа себя за горло, он опустился на каменный пол; Юта, придя в себя, стояла над ним — растерянная, испуганная, дрожащая.
Двести первый потомок никогда не сможет исполнить предначертанное. Род закончился бесславно, произведя на свет несомненного и презренного выродка.
Рождается месяц — изогнутый коготь
Первого в мире дракона.
Ночь ненасытна. Небо бездонно.
Арм-Анн
Надвигался шторм.
Весь день море колотилось о скалы, а под вечер стало тихо и душно, и даже на верхушке башни не чувствовалось ни дуновения. Затишье было нехорошим, многообещающим.
Арман сходил с ума.
Бледный до синевы, отощавший, исполненный едкой иронии, он восседал в кресле перед камином, забросив ноги в сапогах на захламленный стол, прикладывался к бутылке и вслух беседовал с самим собой. Юту, притаившуюся за дверью, бросало в жар от этой беседы.
— И явился на свет двести первый потомок! — провозглашал Арман, сдерживая дикий смех. — И остался в живых… И не подавился вином, вот… — он поднес горлышко к губам и сделал большой глоток, — и не свалился в море… И не окочурился ненароком, как это бывает с вы… выродками… И преуспел… преуспел в промысле, да в каком! Он проникся… преисполнился… возлюбил… голубую шляпку. Шляпку, да! Он задумал сам себя перехитрить… Явится, мол, дурень… недоумок, да… И освободит потомка от… от… Прокля-атье!