— Погоди… — Юта хлопала глазами. — Ты серьезно? Это же бедствие…
— Конечно, бедствие… Знаешь, сколько бедствий я видел за одно только последнее столетие? Послушай, намочи мне тряпочку, к затылку приложить…
— А люди? Жители?
— Ты человеческий язык понимаешь? Там ска-лы! Жители отделаются перепугом.
— А остров?
— Остров после этого приключения будет лысый, как пятка. Что ты так нахохлилась? Может быть, кто-нибудь и спасется.
Юта вспомнила драку в дворцовом парке накануне шляпного карнавала, вспомнила сцену, увиденную в зеркале: «Вся эта история с драконом немного фальшивая… Юта уродлива, к сожалению, и помочь ей может только ореол жертвы… Чего не сделаешь ради счасливого замужества…»
Оливия… Ну и горгулья с ней.
Ночью Арман был разбужен чьим-то присутствием.
Юта, босая, стояла перед его аскетическим ложем, и свечка оплывала в ее тонких пальцах.
— Арман… — в голосе ее была отчаяная мольба.
Он ничего не мог понять. От того, что Юта пришла к нему ночью, от того, что она стояла так близко, от того, что на ней не было привычной хламиды, а только наброшенная на плечи рогожка, прохудившаяся во многих местах — от всего этого Арману почему-то стало не по себе. Сам не понимая, для чего, он надвинул плащ, заменявший одеяло, до самого подбородка:
— Зачем ты пришла?
Она всхлипнула.
Его обдало жаром.
Она снова всхлипнула:
— Арман… Сделай что-нибудь…
— Что… случилось? Тебе плохо?
Она стояла, шмыгая носом, бледная, дрожащая, и тогда он решил, что у нее горячка, или припадок какой-нибудь, одна из страшных и непонятных ему человеческих болезней, от которых, как он слышал из зеркала, и умирают… Ему стало страшно.
— Спаси их… Они ничего… не знают, там, на острове… Не подозревают даже…
— Тьфу ты, проклятье!
Он окончательно проснулся, и ему стало стыдно за свое замешательство и за свой страх.
— Какой горгульи… Вот, подцепил твое ругательство… Какой горгульи ты меня будишь и пугаешь?
— Спаси их…
— Как? Я не морской царь, чтобы останавливать волны.
— Предупреди… Они еще успеют…
Он раздраженно сел на своем сундуке. Плащ соскользнул с его плечей, и Юта увидела голую смуглую грудь с туго выдающимися мышцами. А как же, попробуй, помаши широченными перепончатыми крыльями!
Она отвела взгляд и прошептала:
— Пожалуйста, Арман…
И горько заплакала.
Слезы прокладывали по ее щеками прямые, блестящие в пламени свечки дорожки. Нос принцессы жалобно сморщился, а губы беспомощно шевелились, невнятно повторяя просьбу.
Арман растерялся.
Он сидел на своем сундуке, заспанный, полуголый, а принцесса Верхней Конты стояла перед ним босиком и лила слезы, упрашивая о чем-то совершенно невероятном. Да кто он такой, чтобы вмешиваться в обычный ход вещей? Разве можно справиться со всеми бедами на свете?