Но как же можно планировать войну, ставя огромные стратегические цели, и при этом забывать о своевременном пополнении живой силы, оружия и техники? В каждой военной школе учат, что прорыв хорошо укрепленной неприятельской полосы обороны требует от наступающих значительных жертв, если только прорыв вообще удастся. Уже в Первой мировой войне русские показали образцы мастерства в обороне. Неужели Главное командование сухопутных сил забыло об этом? Разве не нужно было принять срочные меры, как только от наших наступающих армий поступили первые сообщения о больших потерях? Разве мы не заблаговременно информировали шеф-адъютанта Гитлера генерала Шмундта, генералов Фельгибеля и Окснера о потерях и самым настоятельным образом не предостерегали, что, если нам не дадут пополнения, угрожающее положение неминуемо?
Мы слышали одни только слова обещания, но сделано ничего не было. Сейчас меня особенно мучила мысль о том, как безответственно верховное командование недооценивает советские войска. Что же теперь будет, если в предстоящих боях наши потери возрастут? Есть ли вообще на нашем тысячекилометровом фронте резервы, которые могли бы закрыть возможные бреши?
Я так и не придумал никакого выхода из положения, когда самолет приземлился на харьковском аэродроме. В то время здесь царило большое оживление. Транспортные самолеты, курсировавшие в различных направлениях, стояли наготове. Меня ждал летчик из нашей эскадрильи. Мы тотчас же вылетели и к вечеру были в Осиновке.
Прямо с аэродрома я пошел к генералу Паулюсу. Он осунулся и побледнел от бессонных ночей. Прежде такой прямой и стройный, сейчас он как будто сгорбился. Я почувствовал, как тяжело этому человеку нести бремя возложенной на него ответственности.
— Ну, Адам, чего вы добились в ставке?
Не тратя лишних слов, я доложил о печальных результатах полета в Винницу, стараясь не выказывать свое волнение и разочарование.
— Ах вот оно как! Я, стало быть, должен брать Сталинград измотанными дивизиями, — с горечью сказал Паулюс, когда я кончил свой доклад.
— Мюллер-Гиллебранд заверил меня, что прибывающие маршевые роты будут направляться преимущественно в нашу армию. Конечно, этого мало. Но надо полагать, Главное командование сухопутных сил позаботится хотя бы о том, чтобы сменить наши обескровленные дивизии, если нет достаточного пополнения.
Я сам не верил в эту возможность, но мне хотелось сказать что-нибудь такое, что не омрачило бы и без того беспросветную обстановку. Однако Паулюс не склонен был обольщаться.
— Нет, Адам, это нереально. Откуда возьмутся эти дивизии? Мы ведь уже не раз толковали о резервах. Гитлер и знать об этом не хочет. По-видимому, план этого наступления уже в своей основе был плодом легкомыслия и верхоглядства. Нас поэтому не в чем упрекнуть: мы сделали все, что было в наших силах. С первого же дня наступления мы давали правдивую информацию. Вы-то знаете, мне никогда не было свойственно недооценивать противника. Я не остановился перед тем, чтобы выступить со своими предостережениями и в присутствии Шмундта и Фельгибеля и всех прочих.