— Хочется чего-то… — мечтательно сияла Вера глазами, шарила взглядом по закоулкам своей жизни.
— Главное — не разочароваться, — уныло вторила я ей.
— Ты о чём?
— Вот смотри. Нравится тебе человек. Ты его видишь, слышишь, но поверхностно. Он — загадка для тебя. А стоит приоткрыть завесу тайны — пустота, оптический обман.
— Пожалуй, — не хотя соглашалась Вера.
— Чем дальше — тем хуже, — не унималась я. — Бардак! Стоим вот на каком-то надуманном перепутье, перебираем навязчивые аллегории. Людей не понимаем и боимся… Что с этим делать?
— В темноте спящей квартиры ванная жила своей напряжённой и трудной жизнью, — насмешливо колола Вера.
— Точно!
— Жизнь коротка, давайте веселиться! Минимум усилий, максимум результата… — сыпала она оптимизмом.
— Похоже, мне нужна только скорость, — отвечала я. — Так, чтоб опомниться было некогда, задуматься! Чтоб ветер в ушах свистел!
— Сессия, — подобрала Вера нужное слово.
— Да, только смысл?
— В скорости.
— Процесс ради процесса?
— Жизнь ради жизни!
И мы ловили синеву в чужих глазах, обрывках фраз, не спеша приблизиться, чтобы она не испарилась, как испаряется утро. Шарахались от костра к костру, не останавливаясь, чтобы согреться, не задерживаясь, не подбрасывая хворост.
— Может Митюшечка в меня влюбиться? — пришла мне в голову как-то мысль о нашей мартышке.
— Учебный роман? — ужаснулась Вера.
— Скорее эксперимент.
— Мучить будешь?
— Если совесть не проснётся.
Но экспонат был слишком не интересен, примитивен. Совсем не романтичный, самоуверенный, пошлый самец семейства макак или ещё кого-нибудь из им подобных. К буржуйке Митиной мы не подобрались, не погрели ручонки. Может, её и вовсе не было? Так, одни разговоры.
— Надо поговорить, — звал Никита сквозь пелену тумана. Я поплыла за солнцем, оказалась у него дома. Меня весь день тянуло на поэзию. Не желая быть вешалкой, на которую взгромождают дурное настроение, я изображала возлюбленную Маяковского. Вошла. Резкая? Скорее неуклюжая. Замши не было. Мучила кожаные перчатки.
— Знаешь, я выхожу замуж, — я верила в свою ложь. Он будто тоже поверил. Даже не смешно. Обменялись впечатлениями: Жизнь — жестянка! Что делать?
— Ты всё скрываешь от меня что-то? — он пытался зарыться в мою любовь.
— Разве? — не пускала я.
— Ты счастлива?
— Конечно!
— Это не ответ, — не верил он. Ещё бы! Разве можно быть счастливой вне его жизни. Но я там, только он не видит. Это он возвращается назад, чтобы погреться, а не я. Что ж! Пускай. Только нелюдь не пустит к огню в такой мороз. Никита грелся и курил. Наверное, ему казалось, что дым синий. Но дым был только дымом, вонючим сигаретным дымом. Он согрелся и отпустил меня. Заплакать надо бы. Не могу. Я свободна. Я совсем не завишу ни от Никиты, ни от дыма…