— А какое тебе было дело до всего этого?
— Это я велел Уоллесу отдать тебе твой паспорт в тот день, когда ты придешь за ним, Джулия, и, пока ты рылась в ящиках моего стола, разыскивая его, я сидел в соседней комнате.
— Не понимаю, зачем все эти ухищрения? Почему не отдать мне его самому?
— Потому что тогда, если помнишь, наши отношения оставляли желать лучшего. И, сделай я это, ты не получила бы такого удовольствия от своей авантюры. Так что, позволив тебе сбежать после бурного скандала со мной, я придал твоему отъезду пикантный привкус мятежа, не правда ли?
— Так, значит, ты совершил это вполне сознательно?
— Я сообщил Уоллесу, где лежат твои документы, а сам действительно сидел рядом, в гостиной; впрочем, может быть, во всей этой истории мною руководило еще и чувство уязвленного самолюбия.
— Уязвленного — у тебя-то?!
— А как быть с Адамом?
— Адам здесь совершенно ни при чем!
— Хочу напомнить, что, если бы я не умер — как ни странно мне самому говорить тебе это, — ты сейчас уже была бы его женой. Ну хорошо, я попытаюсь сформулировать свой вопрос иначе, но сначала попрошу тебя закрыть глаза.
Не понимая, чего добивается отец, Джулия помедлила, но он настаивал, и она выполнила его просьбу.
— Закрой глаза как можно крепче. Мне нужно, чтобы ты почувствовала себя в кромешной тьме.
— Что это еще за фокусы?
— Выполни хоть раз мою просьбу, это займет всего несколько секунд.
Джулия старательно зажмурилась, и ей почудилось, будто она тонет в непроницаемом мраке.
— Теперь нащупай свою вилку и ешь.
Увлекшись этой игрой, она попыталась сделать то, что он просил. Ее рука пошарила по скатерти и наконец наткнулась на искомый предмет. Затем она неуверенным движением попыталась наколоть на вилку кусочек мяса в тарелке и приоткрыла рот, совершенно не представляя, что сейчас там окажется.
— Скажи мне, изменился ли вкус мяса оттого, что ты его не видишь?
— Возможно, — ответила она, не открывая глаз.
— Тогда сделай для меня еще кое-что, но, главное, с закрытыми глазами.
— Говори, — глухо произнесла Джулия.
— Вспомни какое-нибудь счастливое мгновение своей жизни.
И Энтони умолк, пристально вглядываясь в лицо дочери.
* * *
Остров музеев… я помню, как мы гуляли по нему вдвоем. Когда ты познакомил меня со своей бабушкой, она прежде всего спросила, чем я занимаюсь. Вести разговор было нелегко: ты переводил ее вопросы на свой скудный английский, я же и вовсе не говорила по-немецки. Тем не менее мне кое-как удалось объяснить ей, что я учусь в Школе изобразительных искусств в Париже. Она улыбнулась, отошла к своему комоду и вынула из него открытку с репродукцией картины Владимира Рацкина, русского художника, которого любила. А потом велела нам идти гулять — грех не воспользоваться таким погожим днем. Ты ничего не рассказал ей о своем необыкновенном приключении у Стены, ни словом не обмолвился об обстоятельствах нашей встречи. И только когда мы уже выходили, она спросила, нашел ли ты Кнаппа. Ты замялся и долго молчал, но по выражению твоего лица нетрудно было догадаться, чем кончились твои поиски. Она просияла и сказала, что счастлива за тебя.