— Брешет, — спокойно возразил Клим.
— То есть как брешет?
— А так. Очень даже просто. Я же видел. Саданули ему чем-то по руке. Небось пьяный был, подрался.
— Интересно, — задумчиво произнес Сергей. — А не помнишь случайно, когда это было?
— Как же не помнить? В прошлый четверг. Наряд его мне еще передали по третьему цеху.
— Так, четырнадцатого, значит, — медленно произнес Сергей и про себя добавил: «На следующий день после убийства Климашина». — Тут есть о чем подумать. И мне, хлопцы, ваша помощь понадобится. Не откажетесь?
— А по девяносто пятой в тюрьму не угодим? — лукаво спросил Сенька.
— Ох, Сенька, и язва же ты, — рассмеялся Сергей.
— Смотри, пожалуйста, в темноте меня узнали, — удивился явно польщенный Сенька.
— Язык я твой узнал. Так как же, хлопцы?
— А что делать? — с любопытством спросил Сенька.
— Там решим, — ответил Сергей. — Только уговор: это все надо по-настоящему в секрете держать.
— Это уж само собой, — согласились друзья. — Можете положиться.
Получилось это у них твердо, без всякой рисовки, и Сергей ощутил неподдельную радость от встречи с этими хорошими и надежными парнями.
В тот же самый вечер в просторном кабинете Плышевского оживленная, раскрасневшаяся Галя подавала мужчинам кофе.
На круглом полированном столике были приготовлены бутылка коньяка и блюдце с аккуратно разложенными дольками лимона.
Пока Галя не вышла, Козин поспешил сказать:
— Прошлый раз, Олег Георгиевич, если помните, вы говорили о сплетнях. Так вот. Ложные подозрения мы с вас сняли. И никому больше этого не позволим делать.
Галя испуганно посмотрела на него.
— Какие были подозрения против папы?
Плышевский в своей домашней куртке устало развалился на диване, перекинув ногу на ногу. Его длинное костистое лицо с синеватыми мешочками под глазами, в которые врезалась тонкая золотая оправа очков, оставался добродушно-спокойным.
— Пустяки, моя девочка, — сказал он. — Очевидно, про меня написали какое-то глупое и грязное письмо, а Михаил Ильич вызвал и отчитал его авторов.
— Но Миша говорит, что снял подозрения. Значит, они были?
— Он просто не так выразился, — с заметным нетерпением ответил Плышевский, делая Козину предостерегающий знак. — Иди, милая. Нам надо поговорить.
— Хорошо, папа.
Галя послушно направилась к двери, бросив на Козина настороженный, испытующий взгляд. И ему вдруг показалось, что под напускной покорностью девушки скрывается какое-то затаенное от всех беспокойство.
Когда она вышла, Плышевский извиняющимся тоном сказал:
— Мне не хотелось ее пугать, Михаил Ильич. А вообще-то говоря, я вам бесконечно признателен. Что же все-таки произошло?