В конце грязного и узкого Проломного переулка, как в панораме, предстала пестрая картина пожара. Словно рваный лоскут кумача, трепыхало пламя. Пахло, как от гниющей падали. Николай не выдержал – нос зажал. Фу!
– Что, милок, не нравится? – засмеялся спешивший к месту пожара толстый человек с маленькими нафабренными усиками. – Давно ведомо: подле пчелки медом пахнет, подле жука – навозом. Мука загорелась. Подмочена она у купчины, для весу подмочена. Оттого и разит!
Всю улицу, тянувшуюся вдоль Гостиного двора, плотно заполонила толпа. Тут были и лакеи из дворянских домов, и приехавшие на базар деревенские мужики, и мещане из Толчковской слободы, и бородатые монахи. Смешавшись с ними, Николай внимательно прислушивался, о чем они говорили.
– В прошлом году вот так же на Рождественской дома горели, – неторопливо рассказывал худенький чиновник с красным носом, в помятом синем картузе. – Но тогда, скажу я вам, интереснее было. Прямо люминация! Настоящая, как в царский день.
– Помню, когда Бирона[12] запалили, тоже подходяще было, – шепелявил сгорбленный старикашка с трахомными веками. – Вьюношем я на пожар бегал. Уж и полыхало, уж и полыхало тогда – страсть! Все Бироново подворье подчистую огонек слизал.
– Неужели сам все видел, дедушка? – удивился чиновник. – Который же год-то тебе?
– Да уж, слава богу, к сотому близко, – крестясь, отвечал старик. – А помнить все помню. Как сейчас. Шашнадцатый годок мне шел. Слышу, вот адак же гудёт. Бирон, бают люди, загорелся. Ах ты, ягода-малина! На Волгу, к Мякушкиному спуску, бегу. На самом берегу Биронова хоромина стояла. Гляжу, народу видимо-невидимо! Бирон энтот самый в одном исподнем у крыльца прыгает, нехорошими словами всех обзывает: вы-де русские свиньи, так и далее. И велит нам огонь тушить. А мы что – дураки? Чего ради нам в полымя лезть? Стоим да толстую Бирониху передразниваем – она по траве катается, верезжит, как зарезанная. Вот уж кто свинья так свинья! Породистая!
Забавный рассказ старика неожиданно прервался пролетевшим над толпой плачущим возгласом:
– Православные, выручайте! Товарец мой спасите!
Николай невольно глянул в ту сторону, откуда донесся голос. Кричал лысый дородный купец. Он размахивал толстыми руками у широко распахнутых дверей своего лабаза и громко причитал:
– Голубчики, озолочу! Родимые, озолочу!
Мимо Николая проскользнули два рослых парня в лаптях. Один с густо усыпанным веснушками лицом, другой – с раскосыми, как у зайца, глазами. Слышно было, как один из них, добравшись до купца, сказал:
– Эх, была не была! Где наша не пропадала! Давай по рублевику.