Они не знали.
Журавль славится как птица осторожная. Но журавли тоже устают и спят. Была легенда, что журавли оставляют одного самца на страже; он держит камень. Если он заснет, камень упадет и все журавли проснутся.
Я это случайно знаю, потому что читаю старые книги, там много символики.
Как мы знаем, мы жмем руки при прощании. Мы привыкли. И вряд ли вспоминаем про камень.
Я люблю читать Библию.
Она много раз издавалась и плохо прочитана.
Один из военачальников маленького войска Давида, Давид еще не стал царем, получил от него поручение поехать к врагу. Военачальник был левша.
Он приехал; вошел, не снимая плаща.
И стал говорить слова дружбы и гладить у врага бороду.
Это было понятно и не вызывало неудовольствия.
Но левша имел меч; правой рукой он гладил, а левая рука достала меч и поразила собеседника через плащ. Потом он ушел через дверь в стене за троном.
Этот поступок не только забавен, и он остался в религиозной книге. Мы говорим: продажа с левой руки, продажа налево.
Левые полосы, полосы слева направо, перерезают гербы родов: значит, в роду этом были незаконнорожденные.
Наша речь и наша литература переполнена умершими символами, и тогда по своей неожиданности они особенно звучат.
Я немного приближусь к дороге, которую покинул.
Читая книги, мы многого не видим. Многое пропускаем.
Поведение героев Диккенса и Толстого сейчас нуждалось бы в подстрочных примечаниях.
Каренин, наливши чай из самовара, на приеме расстилает на своих коленях носовой платочек.
Была бывшая система понятных сигналов.
Например, в сценариях ковбойских фильмов герой все время попадал в невыгодные положения, вот он сейчас погибнет – и вдруг спасается. Он попадал к разбойникам. Разбойники опутали его веревкой, подвесили, к веревке привязали камень. Разожгли костер, от которого веревка должна загореться.
Сделано это для замедления.
Мы ждем и боимся.
Все эти приключения, да и сам ковбой стали привычными. Их трудно продать.
Я видел старые каталоги для продажи эпизодов; там отмечено, ковбой играет на детской гармонике.
Ковбой лихой человек.
Новое придумать трудно.
От этого длинного отхода в сторону вернемся на свой тротуар.
Всякая новелла рассчитывается на какое-то происшествие.
Чаще всего новелла и роман жили на дорогах; на дороге из мира обычного в мир случайностей.
Попрошу читателей прочесть два тома Боккаччо и сосчитать, сколько там кораблекрушений.
Их столько, что непонятно, сколько же стоила страховка корабля.
Но большинство кораблей прибывало к месту назначения.
Греческие корабли в новеллах разваливаются все время, а пока неожиданности подстерегают на каждом шагу. Начинается фольклорная жизнь.