Пушкин сделал рисунок.
Вот этот рисунок. Он вместе с Онегиным стоит, облокотившись о тяжелые граниты Невской набережной, на фоне Петропавловской крепости. Место, где были повешены декабристы.
Евгений Онегин должен был погибнуть с людьми своего времени. К этому ведут упоминания о людях, с которыми начата прочитанная поэма, или роман в стихах. Их нет. Они окончены и не окончены, потому что работа их не окончена. О них писал Пушкин, начиная «Бахчисарайский фонтан» – фонтан слез – эпиграфом:
Многие, так же как и я, посещали сей фонтан;
но иных уже нет, другие странствуют далече,
Сади
Евгений Онегин продолжал существовать, как бы изменяясь, в цитате. Цитата стала словами самого поэта:
Иных уж нет, а те далече,
Как Сади некогда сказал.
Но эта цитата была дана как бы для отвода глаз.
Истинная гибель Онегина перебила бы историю Татьяны. Она была невыразима, несоизмерима с неудачей любви, слишком поздно осознанной.
«Евгений Онегин» не окончен. Поэма, которую начинал Пушкин, была окончена.
Вы скажете, возможно: как так?
Возможно, даже скажете: какая поэма?
Отвечу: заданная поэма.
Ведь это было уже предсказано; предсказано при появлении: «Вот поэма, которая, вероятно, не будет окончена».
Великая русская литература умеет не создавать концы.
Анна Каренина, счастливая, почувствовавшая дома счастье, обеспокоенная, но еще счастливая, ехала в бурю в поезде из Москвы в Питер. Буря описана могуче; так не описывал ее никто в прозе. Анна Каренина читает английский роман про какого-то английского баронета, который достигает в конце романа своего английского «баронетского» счастья, счастливой жизни в своей усадьбе.
Но концы романов великих английских писателей – ложные концы.
Счастливых концов литература, большая литература не знает.
Когда-то молодой Чехов дал в юмористическом журнале перечисление того, о чем нельзя писать. Там были слуги, верные слуги, которые преданы господам. Там было много счастливых концов.
Но сам Чехов не давал счастливых концов. «Вишневый сад» кончается тем, что все уехали из дома, кругом которого рубят вишневые деревья. А слуга остался. И он говорит, что человека забыли. Это – тот самый человек, тот верный, счастливый слуга, который должен быть в романе англичанина.
Счастливые концы будут у другого человечества – у счастливого человечества, которое сумеет жить без войны, которое создаст другую любовь, о которой мечтал Маяковский, которую отвергал Блок.
Блок писал: «О, разве, разве клясться надо в старинной верности навек?»
А перед этим он писал: «Да, есть печальная услада в том, что любовь пройдет, как снег».