6. Различие новеллы и очерка. «Севастопольские рассказы» Толстого
Писатель пишет, преодолевая свое прошлое и исходя из своего прошлого.
Лев Николаевич прошел через высоты физиологического очерка, даем название очерку времен Тургенева.
Но и «Путешествие в Арзрум» очерк, но очерк с включением характеров; показывается, что человек, который рассказывает о большой битве, сам не военный, он даже не знает военной терминологии.
Удивительны пушкинские описания «Путешествия в Арзрум».
В самых простых местах и описаниях даются великие образцы.
Тучи не проходят над Кавказом, а переваливают.
Очерки кончаются – как бы включением во всю литературу – встречей с телом убитого Грибоедова.
Перечислю кавказские очерки Толстого.
«Поездка в Мамакай-Юрт».
«Набег».
«Рубка леса».
Очерки Толстого дают точные указания, что описывать через существенное на самом деле.
Некоторые из них напоминают географические описания.
Некоторая очерковость есть в «Детстве».
Но это не может быть точно названо.
Толстой не любил «Детство». И когда его спрашивали, в каком периоде детства можно давать эту книгу, он отвечал: «Ни в каком».
Он был недоволен, что во все еще любимой книге точная жизнь перемешана если не с вымыслом, то с включением кусков из других биографий. История о том, что дети не закрепляют это обстоятельство, объясняется и отношением к бабушкам, и отношением к отцам и матерям, и вместе с тем отношением отцов к прислуге, которая все время расходы переносит на имя барыни.
Включая этот реальный и этот условный материал, выбирая, он освещает свою жизнь жизнью своего современника Исленьева, который потом долго был человеком очень близким, очень одаренным, интересным, но утомляющим.
Но не закрепленный Исленьев был литературно традиционнее, чем Лев Николаевич Толстой, имя которого было вписано в церковную книгу вместе с именами его старших братьев и сестры.
«Севастопольские рассказы» превосходят то, что называется очерком того времени, тем, что они прямо критичны. А между тем обыкновенный, традиционный очерк как бы безразличен. Охотник, герой «Записок охотника» Тургенева, он как бы безучастен, он как бы невидим, не отражен в действительной жизни героев.
С. М. Эйзенштейн собирался снять «Записки охотника», все время не показывая, где стоит аппарат, то есть не показывая, кто описывает видимое[3].