Кузнецов демонстративно вздыхает, - мол, эксплуататор ты, Илюха, - и, невнятно поругиваясь, принимается за уборку. Ладно, пускай сам, помогать я ему не буду, - решаю я. Быстрее про свой палец забудет. Раненый герой, понимаешь… А Заноза, всё-таки, гениальный ребёнок, это уж как ни крути! Так пакет надорвал, ну, тютелька в тютельку, чтобы точно, впритык до нас додержался. Да уж. Его бы таланты, да на благо. Надо бы мне ему побольше времени уделять. Лучше пусть он вырастет самураем, чем махновцем. А может, рассказать сегодня Пашке про Масасигэ? Да, не самые приятные воспоминания… Хотя, это как посмотреть, умер я тогда с гордостью. И мой тогдашний земной брат, Кусуноки Масасигэ, был и остаётся достойным примером. Выдающийся был воин и человек. По своему…
- Вот как мне с тобой бороться?! Ну, скажи ты мне, Новиков, куда вот ты щас подевался?
Пашка стоит передо мной, руки в боки, взгляд сверкает полированной сталью. Хорош, поганец. Светлый бог Аридоси, как я его люблю!
- Я тут, понимаешь, думаю, из чего нам коньяк пить, а он орёт на меня! Орёт и орёт! Постоянно. Это я сегодня на балконе спать буду, понял? И пить не буду, в одиночку лакай! И вообще…
Пашка не даёт мне докончить мои жалобы, он бросается на меня, обнимает за шею, мнёт рукой мне зад, горячо шепчет на ухо:
- Илюшка! Щас по рюмке и трахнемся. Понял? Терпежу нет…
Мои руки слабеют, я больше не пытаюсь оттолкнуть Пашку, я уплываю, я его люблю, и пропади всё пропадом. Я сейчас не Илья Новиков, не Гирс Орлед, я полностью растворился в этом золотоволосом сероглазом чуде, в его ко мне любви и желании.
- Что ж ты делаешь, Кузнецов? Диван ведь так сломаем, грохнулись как с Луны. К чёрту коньяк этот, потом. Давай… Па-аш…
- Ни фига! - хрипло шепчет Пашка. - По рюмке, и не спорь, я даймио, забыл?
- А, чтоб тебя! Наливай, короче! Загорелось выпить ему, поганцу. Вставай тогда, чего навалился, вот ты сам-то алкоголик и есть, Пашка. Ты чего мне бокалы тянешь, они ж для вина. Точно, алкаш! Пашка! Не смей, гадость, потом же сам орать будешь, что я тебя бью! Ой! Поганец! Ну, всё, - молись Карле Марксе, председатель! Ну, чего ты рыпаешься, а? Попался ведь. Будешь ещё? Будешь? Пашка… У меня встал, блин…
- У меня тоже, Илюшка. Пусти. Вот, видишь? Ладно, правда, к чёрту коньяк, ах ты ж Илька ты мой! Как я люблю тебя…
Всё. Какие ещё тут нужны слова? Плавки и трусы летят на пол, и мы с сероглазым начинаем восхождение на нашу с ним вершину. На вершину, которая только для нас. Самая-самая высокая… Там трудно дышать, - так много там любви, но мы уже закаленные альпинисты, мы там бывали, и там так ясно всё видно… Все Миры там перед нами…