– Не таким уж надежным оно оказалось, – недовольно пробурчал Жоливаль. – Совсем немного времени понадобилось, чтобы их обнаружить, раз тревогу подняли вскоре после вашего ухода.
Виконт страдал от морской болезни. Вытянувшись во весь рост возле груды такелажа, не только избегая опасности от столкновения с гиком, при каждой перемене галса пролетавшим над палубой, но и стараясь не делать лишних движений, он упорно смотрел в темное небо, зная прекрасно, что стоит только глянуть на воду, как станет гораздо хуже.
– Я уверен, что даже сейчас их еще не обнаружили, – категорически утверждал Видок. – Они в канатной мастерской, куда до утра никто не заглянет. И поверьте мне, я умею связывать и затыкать кляпы!
– Тем не менее тревога была объявлена…
– Да, но не из-за нас! Очевидно, другой каторжник решил использовать рождественскую ночь, чтобы тоже попытать счастья. Мы просто не подумали об этом, – сказал он, пожимая плечами, – да и не могли же мы претендовать на монополию в части бегства.
– Но тогда, – воскликнула Марианна, – вас, может быть, вообще не ищут?
– Да, вполне возможно! Но, если допустить, что жандармов еще не нашли, наше отсутствие все-таки должны заметить. Когда тревога уже объявлена, нашим товарищам незачем молчать. Наше счастье, что нас, без сомнения, ищут на побережье и в окрестных деревнях. Для каторжника практически невозможно раздобыть себе судно, особенно такое, как это, даже с помощью извне. Ведь среди них нет богатых людей.
Он продолжал делиться своим опытом в части организации побегов, но Марианна больше не слушала. Сидя у борта с растрепанными ветром полосами, она нежно гладила голову Язона, лежавшую у нее на коленях. Он был еще очень слабый, и эта слабость волновала и восхищала Марианну, ибо таким он принадлежал ей полностью, только ей одной, плотью от ее плоти, как будто он был ее утраченным ребенком или одним из тех, кого она ему подарит.
С тех пор как покинули Брест, они почти ничего не говорили, может быть, потому, что отныне вся жизнь принадлежала им. Она распростерлась перед ними безмерная, как этот океан, который приплясывал вокруг них с глубокими влажными вздохами, подобно близкому животному, встретившему хозяина после долгого отсутствия. Ей было показалось, что Язон заснул, но, нагнувшись, она увидела, как блестят его широко открытые глаза, и поняла, что он улыбается.
– Я забыл, что море так хорошо пахнет! – прошептал он, прижимая к шершавой щеке руку, которую он ни на мгновение не отпускал.
Видок услышал его шепот и рассмеялся.
– Особенно после спертого воздуха последних недель! Человеческая грязь, человеческая нищета – я не знаю запаха более ужасного, даже запах тления, ибо в тлении есть ростки нарождающейся жизни. Но не надо больше думать об этом: для тебя с ароматами каторги покончено.