– Открой без шума окошко. Госпожа хочет видеть заключенного.
Человек направился в угол, открыл зарешеченное окошко и поклонился.
– Подойди, – сказал Наполеон Марианне, – и посмотри!
С чувством гадливости она подошла к двери, страшась и одновременно желая того, что она увидит, но особенно опасаясь найти там незнакомое лицо, лицо какого-нибудь несчастного, которого удалось каким-то образом подсунуть вместо подлинного виновного.
Стоящая на табурете лампа освещала внутренность круглой камеры. В высоком конусообразном камине весело потрескивали дрова, а на топчане растянулся человек, закованный по рукам и ногам, и Марианна с первого взгляда установила, что это именно тот, кого она надеялась и боялась увидеть. Перед ней был Франсис Кранмер, человек, чье имя она одно время носила.
Он спал. Но сном неспокойным, лихорадочным, напомнившим ей маленького испанского аббата в тюрьме Лафорс, сном человека, испытывающего страх, который терзает его даже в сновидениях… Перед глазами Марианны промелькнула тонкая белая рука и осторожно закрыла смотровое окошко.
– Итак? – спросил Наполеон. – На этот раз это действительно он?
Неспособная вымолвить хоть слово, она сделала утвердительный знак, но ей пришлось опереться о стену, настолько сильным было ее волнение, вызванное и мрачной радостью, и своего рода ужасом, а также изумлением при виде попавшего наконец в ловушку демона, который едва не разрушил навсегда ее жизнь… Когда она немного оправилась, то, подняв глаза, увидела перед собой Императора, с беспокойством смотревшего на нее, а дальше – замершего Видока.
– Следовательно, – сказала она, помолчав, – это для него то, что… я… видела внизу?
– Да. И я повторяю тебе, что ненавижу это орудие, под ножом которого я видел погибшими столько невинных, и оно приводит меня в ужас, но этот человек не заслужил права пасть под пулями, как солдат. Ведь не из-за тебя и даже не из-за Никола Малерусса я приношу в жертву его голову, а в память моих ребят, искромсанных этим мясником.
– И это произойдет… когда?
– Сейчас! Вот, кстати, и священник…
Из тени лестницы появился пожилой человек в черной сутане, с требником в руке. Марианна покачала головой:
– Он не захочет. Ведь он не католик.
– Я знаю, но найти пастора оказалось невозможным. Какая, впрочем, разница, из чьих уст в момент смерти будут обращены к Богу слова надежды и на его милосердие, главное, чтобы они были произнесены.
Слегка поклонившись, священник направился к закрытой двери вслед за угодливо поспешившим смотрителем. Марианна нервно схватила Наполеона за руку.