Словно расстроенный видением неведомой невесты, Наполеон прижал Марианну к себе. Нежно, чуть касаясь, он ласкал ее обнаженное тело, умело пробуждая в ней жажду наслаждения. И затем, когда с неистово бьющимся сердцем она забыла все, ощущая только ошеломляющий бег крови, он сплелся с нею в страстном объятии.
– Я люблю тебя и только тебя! – с силой сказал он. – И этого тебе достаточно!
– С меня достаточно, если ты и дальше будешь любить меня. Но я боюсь, что это окажется невозможным. Если я должна вернуться на свое место у мадам де Талейран…
– Невозможное – это удел боязливых и убежище малодушных! Что касается возвращения к этой старой шлюхе… У меня есть кое-что получше для тебя… моя милая, моя красавица… моя восхитительная певчая птичка!
Он больше ничего не объяснил, ибо они не могли долго противиться требовательности их плоти, и в пароксизме желания слова уже были не нужны… И теперь он уснул, он оставил ее наедине с минутами теплого счастья, которые она перебирала, как скупец свои сокровища. Она прекрасно понимала, что ей нельзя будет остаться во дворце, что необходимо сразу уехать, но она даже не задавалась вопросом, куда поедет. В этом она полагалась на него, всемогущего человека, которому она полностью отдалась. Как он решит, так и будет.
В ближней церкви часы пробили семь. С дворцовой площади доносились резкие команды, щелканье каблуков, стук копыт по брусчатке, далекий сигнал трубы. Марианна вздохнула. Сказочная ночь, начавшаяся в глубине каменоломен Шайо и капризом судьбы перенесшая ее в императорскую постель, заканчивалась.
Дверь комнаты тихо отворилась. На цыпочках вошел мужчина. Марианна живо натянула одеяло до глаз. Это был камердинер Императора, Констан, которого она уже видела тем вечером в Бютаре. В одной руке он держал зажженный канделябр, в другой – небольшое блюдо с двумя дымящимися чашками. Он поставил все на столик с выгнутыми ножками, быстро собрал разбросанную одежду и аккуратно сложил ее по принадлежности на одном из кресел. Сквозь полусомкнутые ресницы Марианна наблюдала за уверенностью его движений, их искусной легкостью. Только приведя все в порядок, он приблизился к кровати.
– Сир, – сказал он громко, – пробило семь часов. Честь имею разбудить Ваше Величество.
Словно только и ждал этого сигнала, Наполеон потянулся, сел и широко зевнул.
– Уже? – промолвил он. – Ночь была коротка, Констан. Какая погода?
– Гораздо теплее, чем вчера, сир. Идет дождь! Могу ли я спросить, как чувствует себя Его Величество?
– Чудесно! Чаю! Ну-ка, лентяйка, просыпайся!