– Я тебя не боюсь, – ответила она, проглотив очередной комок слез, подступивший к горлу. – Я тебя… Я тебя люблю, идиот! Я тебя всю жизнь люблю, с семи лет, с первого класса тебя люблю! И до сих пор люблю, и всегда любить буду! Всегда! И не надо делать вид, что ты этого не знал! И дай сюда свою… свою дурацкую куртку! И не смей меня больше целовать! И не трогай меня вообще, потому что… Потому что!
– Потому что, – повторил он, улыбнувшись Лене. Улыбка вышла грустная, но все-таки живая.
– Дай куртку, я сказала! – почти прорычала Лена, угрожающе сжимая пальцы в кулаки. Увидев эти ее кулаки, он снова улыбнулся, даже издал короткий смешок, быстро снял куртку и протянул ей с шутливой покорностью. В небольшом овальном зеркале, висящем на стене в прихожей, Лена на короткий миг увидела отражение своего лица – щеки в красных пятнах, гневно сверкающие глаза, непросохшие на щеках слезы. Новорожденный поросенок, недовольный окружающим миром.
«Дура!» – привычно обругала себя, выхватила из Женькиных рук куртку и помчалась в ванную. Она думала, что если сейчас задержится хотя бы на пару лишних секунд в прихожей, будет только хуже. Хотя теперь, после того как он признался ей в убийстве, а она в очередной раз призналась ему в своей глупой и безнадежной любви, хуже уже и быть не может.
Куда уж хуже?!
– Иди в комнату и жди меня там! – бросила она Женьке через плечо и хлопнула дверью. – И никуда не смей уходить! Слышишь?
Закрывшись в ванной на все запоры, открыла на полную мощь кран с холодной водой и долго плескала в лицо, совсем позабыв про куртку, которую собиралась чистить.
«Ну и пусть, – вдруг подумала Лена. – Ну и пусть даже убил. Какая разница? Мало ли кто кого убил. Мало ли…»
Вода из крана текла широкой и мощной струей. Брызги отлетали от поверхности раковины, оседая на стенах крошечными прозрачными каплями. Казалось, что все это происходит во сне. Нужно просто сделать над собой усилие и проснуться. Лена снова плеснула в лицо водой, зажмурилась от холодных брызг, которые потекли вниз, под ворот халата, противно защекотали шею и грудь, но все-таки ее не разбудили.
А мысли текли своим чередом. Избавиться от них было невозможно.
Теперь-то уж точно она его никуда не отпустит. Никуда и никогда от себя не отпустит! И черт с ней, с этой брюнеткой, которая, наверное, не любит его совсем, раз позволяет ходить с таким потерянным видом по улицам. В грязной куртке и в грязных ботинках, с глазами оставленной на зиму в дачном поселке собаки.
Лена вспомнила про куртку и начала ожесточенно тереть ее мокрой щеткой. С такой злостью, как будто куртка была в чем-то виновата. Как будто это она двадцать три года назад заставила Лену влюбиться в Женьку, а потом сделала так, чтобы Женька ее никогда не полюбил. Чтобы он вляпался в историю с этим трупом, непонятно каким образом оказавшимся у него в квартире, и чтобы потом вообразил, что труп – это его собственных рук дело. Как будто много еще чего нехорошего сотворила ни в чем не повинная эта кожаная куртка. И теперь вот настал час расплаты.