Выйдя на улицу, он завернул за угол здания. Ледяной ветер гнал по серому, в темных пятнах вчерашних луж, асфальту последние осенние листья. Оглядевшись по сторонам, Евгений достал из кармана мобильник и набрал сотовый номер Яны. Пальцы, и без того скрюченные, на холоде сразу задеревенели.
Она сразу взяла трубку.
– Ты сейчас можешь говорить? – спросил Евгений, в глубине души надеясь, что Яна сейчас говорить не сможет и ему не придется рассказывать ей о пережитом кошмаре.
Это было странное, необъяснимое ощущение – ведь для того и вышел он на улицу, чтобы услышать ее голос. Чтобы поговорить и чтобы рассказать. Отчего же теперь?… Может, потому, что так отчетливо вдруг вспомнились ее глаза, ее потемневший взгляд, полный страха и недоверия?
– Сейчас, подожди секунду, – ответила она, разрушая на корню его надежды. В трубке слышались фортепьянные гаммы, которые с каждой секундой становились все тише. – Ну вот, теперь могу. Ты почему до сих пор не позвонил?
– Сама позвонила бы.
– Ни секунды свободной не было, Жень. Ты как?
– Плохо.
– И я – плохо. Руки дрожат.
– И у меня дрожат. Ян, я тебе сказать хотел… – Да?
Евгений снова огляделся по сторонам – никого поблизости не было, но все же на всякий случай он прикрыл трубку ладонью. Ему понадобилось глубоко вздохнуть, чтобы решиться наконец начать разговор.
– Ян, я не знаю, что это было. Только мой костюм, который ты вчера постирала… Он… В общем, не отстирался.
Он хотел сказать это спокойно. Но голос, зажатый между ладонью и трубкой, прозвучал жалобно, не по-мужски.
– Черт, надо было в машинку бросить, – досадливо вздохнула она в ответ. – Я просто плохо соображала вчера, прости. Да и вообще, не нужно было его стирать. Лучше было выбросить сразу…
– Я выбросил уже. Только ты меня не поняла. Он, этот костюм… Он вчера был чистый. А сегодня…
Черт, да как же это сказать?!
– Я тебя не понимаю, Жень.
– Я сам себя не понимаю! Только костюм вчера был чистый, – упрямо повторил он. – Я сам видел. Я ведь сам его вешал, ты помнишь? А сегодня утром он висел на балконе такой, как будто… Как будто его вообще не стирали.
– Как это – вообще не стирали?
– А вот так, Янка, – ответил он, с досадой ощутив, что никакого облегчения этот разговор ему не принесет. Не нужно было на это надеяться. – Как будто его вообще не стирали! Не стирали – это значит: не замачивали в холодной воде в алюминиевом тазу, не насыпали в этот таз порошок и… Что там еще обычно делают? Я сам, своими глазами, видел сегодня утром эти пятна. Те самые пятна… Ну, теперь ты меня понимаешь?
– Нет, – ответила она серьезно после долгой паузы.