Глянув на эти черные провалы, Ури вдруг вспомнил:
– Послушай, Гейнц принес сегодня в кабачок свое очередное творение. Оно – женского пола, и зовут его «наша ведьма из замка».
– И что, эта ведьма сильно похожа на меня?
Ури уже перестал удивляться способности Инге угадывать недосказанное:
– Похожа, черт бы ее подрал! Страшная, уродливая, а похожа!
Глаза Инге потемнели от внезапно расширившихся зрачков, и Ури показалось, что она чего-то испугалась:
– Ты что, когда-то всадила в его сердце хорошую занозу?
Инге не ответила, погруженная в какие-то свои мысли, и это задело Ури:
– Ну хорошо, предположим, у тебя не было школьного романа с Гейнцем. А с кем был?
– Не было у меня никакого школьного романа.
– Вот уж в это позволь мне не поверить!
– Можешь поверить – я просто не успела. Я сбежала из дому, когда была в предпоследнем классе.
– Что значит – сбежала из дому?
– Господи, ты настоящий маменькин сынок, если не понимаешь, что это значит!
– С кем же ты сбежала?
– Сама с собой. Вырвалась, как из тюрьмы после очередного приступа клаустрофобии.
– А что тебе было не так? Неба – вдоволь, леса – вдоволь, тишины – вдоволь.
– Вот именно – тишины! Попробовал бы ты в семнадцать лет пожить в полной тишине!
– И куда же ты вырвалась в семнадцать лет?
– В мир – понимаешь? В огромный мир. Где было полно людей, грохота, машин, самолетов, всего, чего мне не хватало здесь.
– И как, понравилось?
– Я сначала вовсе голову потеряла. И стала мотаться по всему свету, как неприкаянная.
– На чем же ты моталась? На помеле?
Ури сам удивился тому, как ехидно прозвучал его вопрос, но Инге этого словно не заметила:
– Нет, помела мне тогда еще не полагалось. Я моталась на самолетах.
– То есть?
– Господи, ну стюардессой я была, стюардессой! Кто еще летает по миру, не платя за билет?
– Прямо в семнадцать лет ты стала стюардессой?
– Конечно, не сразу. Мне сначала пришлось изрядно помыкаться. Я была и официанткой, и кассиршей на бензоколонке, пока не добралась до школы стюардесс. Там я почувствовала, что нашла свое место.
– И долго ты летала?
– В общей сложности восемь лет, с перерывами. Сперва на «Люфтганзе», потом на «Тай-Эр», потом опять на «Люфтганзе».
Ури присвистнул, остановил машину и уставился на Инге.
– Что ты так смотришь? Я надеюсь, ты отдаешь себе отчет, что я намного старше тебя?
Он, конечно, давно понял, что она старше его, но не стал утруждать себя арифметикой, – какое это могло иметь значение для временного их союза? Однако в его сознании она была неразрывно связана с замком, была его неотъемлемой частью, – как красная зубчатая стена или полуразрушенная квадратная башня. А эти годы, проведенные ею где-то в большом мире, неизвестно с кем и в каком круговороте, неизвестно в каком небе – от Канады до Таиланда, – меняли ее образ и его отношение к ней. Он вдруг с тревогой почувствовал, что она ускользает от него, как пригоршня воды, – только что он держал ее в своей ладони, и вот она уже просачивается сквозь пальцы и утекает, оставляя его наедине с его жаждой. И он испугался этого чувства, – он еще не был к нему готов. И потому он нажал на газ и молча рванул фургон вверх, не желая больше расспрашивать Инге о ее прошлом, в которое он вовсе не хотел быть вовлечен.