Открывшиеся в распахнувшейся ширинке трусы Понтия заставили нашу прихотливую героиню улыбнуться. Ей мгновенно вспомнилась одна сугубо криминальная ситуация, когда она вот так же расстегивала ширинку джинсов неподвижного (связанного по рукам и ногам!) молодого человека, а на волю вырывался смятый шелк трусов с изображенными на нем луврами и эйфелевыми башнями, триумфальными арками и пантеонами, нотр-дамами и разными прочими сакре-кёрами... Вообще история повторяется, подумала сейчас Алёна, вспомнив, как жестоко поизвращалась над носителем тех парижских трусов, мстя ему за... Ну, короче, было за что ему мстить, тому молодому и обворожительному поганцу![23]
Нет, ничего подобного на Понтии надето не было. И все же трусы его свидетельствовали о наличии некоторой прихотливости мышления их обладателя. На них были изображены хорошенькие шампанские бутылки в ведерках (видимо, серебряных, видимо, со льдом), которые... светились – !!! – в полумраке подвала.
Ну что ж, неплохо, подумала Алёна, которая вообще была любительницей изысканного белья, как женского, так и мужского. В своем роде не хуже, чем секре-кёры и эйфелевы башни. Весьма сексуально.
И все же ничего сексуального по отношению к Понтию Алёна проделывать не собиралась. Все-таки она была утонченная особа, а каким образом можно получить удовольствие от мужчины, висящего в тисках обгорелых балок?! Вот разве что доставить удовольствие ему с помощью некоторых нехитрых общеизвестных действий... Но наша героиня отнюдь не была альтруисткой в любви, а тем паче – в сексе, во-первых, а во-вторых, никакого вообще удовольствия Понтий от нее не заслужил. Скорее он заслужил мучения. И сам виноват, что по слабости своей мужской натуры невольно дал в руки Алёны средство (напрашивается синоним – орудие, но это уже сильно отдает извращенностью!) против себя же самого, каковым она намеревалась сейчас воспользоваться на полную катушку. Ну должен же Понтий, наконец, сказать, что все тут ищут!
Из записок Вассиана Хмурова
Я не слишком хорошо помню, как именно описывал Софрон обратный путь в Россию. Кажется, он уже устал от долгого рассказа и очень путался в словах. Я помню небрежные, походя сделанные перечисления многочисленных амурских и сибирских красот, которые, такое ощущение, изрядно обрыдли рассказчику и которые он хотел бы миновать как можно скорей. Но никаких приключений он не упоминал, однако это не значит, конечно, что их вовсе не было. Но, видимо, то были обыкновенные дорожные случайности, которые не отягощали пути беглецов и не мешали им продвигаться дальше, прикрываясь курьерскими подорожными документами Стрекалова, Чуваева и Акимки, получая беспрепятственно сменных лошадей и продовольственное содержание, пока не достигли Перми.