Беседа была окончена. Направляясь в обществе герцогини к парадной лестнице, Гортензия боролась с желанием закричать, заплакать, разбить что-нибудь в этом слишком тихом доме, нарушить давящую тишину. Ждать, опять ждать?! Но чего? Пока ловкий пройдоха сделает ложный шаг? Ждать, что с ним что-нибудь случится, ждать, пока он умрет от случайного сквозняка? Ну почему эти люди не хотят понять, что у нее нет на это времени, что просто-напросто она ждать больше не хочет?
Гортензия уже села в экипаж, обычный наемный кабриолет – она решила не брать слишком бросающийся в глаза выезд Фелисии, – когда на другой стороне двора она вдруг увидела роскошную карету: ландо, словно покрытое китайским лаком; на его дверцах дерзко красовались гербы ее врага. Должно быть, принц Сан-Северо ожидал Талейрана, пока тот находился в покоях племянницы.
Ее захлестнуло волной отвращения, да такой, что пришлось ухватиться за ручки кабриолета, чтобы справиться с подступившей тошнотой. Сердце стучало, как молот. Руки словно заледенели, и ей показалось, что она вот-вот упадет в обморок. Но мозг работал ясно и четко, и, когда отступила тошнота, в сознании осталась лишь одна простая мысль: если нельзя добиться справедливости, нужно убить Сан-Северо, и не позже, чем сегодня же вечером!
Вернувшись к себе, Гортензия стала тщательно готовиться. Внизу Фелисия принимала вдову Вобюэн и еще кое-кого из бывших завсегдатаев ее салона, сгоравших от желания поделиться впечатлениями, рассказать, как они прожили эти так называемые «три славных дня». Они так громко щебетали в гостиной, что через открытое окно доносился шум их голосов.
Однако никакого желания присоединиться к ним у Гортензии не было. Сегодня вечером она поставит на кон свою безопасность против его жизни, ведь она знала, что с нею будет, если Сан-Северо удастся одержать верх. Она собиралась броситься прямо в волчью пасть. Пасть волка, к несчастью, непохожего на Светлячка, верного друга Жана, Князя Ночи.
Гортензия села к секретеру, взяла лист бумаги, очинила перо и стала писать завещание, в котором постаралась изложить причины своего поступка. Надо будет подписать его у Фелисии и Ливии. Гортензия писала, что в случае смерти просит похоронить ее в Лозарге, чтобы душе ее было недалеко лететь до Жана.
Второе письмо было адресовано ему, и впервые за этот страшный день она испытала нежность. В письме к любимому выплеснулись все чувства, согревавшие ее сердце, в нем была и страсть, которой, быть может, ей уж не суждено его одарить. Однако нежность нисколько не поколебала ее решимости. Жан, она это знала, на ее месте поступил бы точно так же. Он должен понять и простить ее за то, что в одиночку, не призвав на помощь его, бросилась навстречу опасности.