– Наверное, адъютант, – сказал Иван Алексеевич и посмотрел на часы. – Что-то рано.
– Нет, это будильник, – сказал Серпилин. – Я тут сыну соседки наказал меня разбудить, если засну. Сейчас придет будить.
– Привалова сын? – спросил Иван Алексеевич.
– Да. Помнишь по академии?
– По академии – нет, не помню. На днях обстоятельства гибели пришлось докладывать.
– Тяжело смотреть на парня, – сказал Серпилин. – Когда не плачут, на меня это сильнее действует.
Дверь приоткрылась, и в ней показалась всклокоченная голова мальчика.
– Товарищ генерал, вставайте, – сказал он, спросонок не разобрав, что Серпилин не спит, а сидит за столом, и не один, а с кем-то еще. Потом понял, поздоровался и спросил: – Чаю вам согреть?
– Спасибо, не надо, – сказал Серпилин.
– Заходи, позавтракаешь с нами, – сказал Иван Алексеевич.
– Спасибо, я еще не умывался, – сказал мальчик и закрыл дверь.
– Только водки ему не давай, – сказал Серпилин.
– А я и не собираюсь, – сказал Иван Алексеевич и положил на край стола булку с колбасой и огурец. – А твой где?
– Был, ушел.
– Провожать тебя не явится?
– Нет.
– Скажи, как будет дальше с сыном? – спросил Иван Алексеевич, знавший, что Серпилин будет недоволен вопросом, и все-таки считавший необходимым спросить об этом.
– Сказал, чтобы подал рапорт и ехал на фронт. Нечего ему тут в порученцах у Панкратьева тереться, – сказал Серпилин и замолчал, не желая продолжать разговор.
– Это понятно, – сказал Иван Алексеевич. – А вообще как думаешь с ним дальше?
И когда Серпилин так ничего и не ответил, стал рассказывать ему про сына: с какой энергией и отчаянием тот пробивался в Генштаб и как через все преграды все же пробился, чтобы вызвать отца и хоть что-то сделать для матери.
Серпилин понимал, что Иван Алексеевич пробует смягчить его. Понимал, но отвечать не хотел, считая, что это в его жизни такой вопрос, который теперь, после смерти жены, не касается и не будет касаться никого другого, кроме него самого.
– Так как же все-таки будет с сыном? – в третий раз спросил Иван Алексеевич.
Он бывал в таких случаях настойчив. Сказывалась привычка к власти.
– Слушай, Иван, – сказал Серпилин наполовину сердито, наполовину умоляюще, – не мотай мне душу. Не могу тебе ответить, сам еще не знаю. Теперь уже не от меня, а от пего зависит.
Мальчик вошел уже одетый, в валенках и полупальто, держа в руках шапку.
– Что ж ты оделся? – спросил Иван Алексеевич. – Я ж сказал: позавтракаешь с нами.
– Мне в школу, – сказал мальчик.
– Тогда возьми в карман, – сказал Иван Алексеевич. – Поешь по дороге.
И, взяв булку и огурец, протянул мальчику.