Мне ничего не оставалось, кроме как согласиться.
– Ну вот и сразу бы так, – сказал Умецкий, беря телефонную трубку.
Еще в первый день нашего знакомства я обратила внимание на привычку Умецкого пользоваться исключительно громкой связью. Не изменил он ей и сейчас. Интересно, откуда такая странность?
– Валентина Георгиевна, хорошо, что вы еще на месте, – сказал Умецкий. – Сейчас к вам девушка подойдет, Охотникова Евгения Максимовна.
– Да, мы с ней уже знакомы, – ответила главбух.
– Выдайте ей десять тысяч наличными, – распорядился Умецкий.
– Так это я пока на месте, а Юля уже ушла и кассу опечатала. Завтра никак нельзя?
– Завтра? – Умецкий ненадолго задумался, потом спросил у меня: – Евгения Максимовна, у вас карточка есть?
– Да, конечно, «Поволжский кредитный банк», – ответила я. – Но я бы могла и завтра подойти.
– Никаких завтра, – качнул головой Умецкий и снова обратился к главбуху: – Валентина Георгиевна, сейчас вам продиктуют реквизиты счета. Переведите, пожалуйста, на этот счет десять тысяч, желательно с основного счета, с того, что в «Поволжском кредитном».
– Минут через десять переведу, – сказала главбух, выслушав от меня длинный ряд цифр.
– Евгения Максимовна, а как вы в Горекамск-то съездили? – спросил Умецкий, выключая связь.
– Плохо, – вздохнула я. – У спрута есть сердце и есть щупальца. Иногда, потянув за щупальце, можно добраться до сердца. Но, к сожалению, очень часто щупальца приходится просто рубить.
– Очень поэтично, – усмехнулся Умецкий. – А без метафор никак нельзя?
– Можно и без метафор, – сказала я, выкладывая на стол мобильник Беззаботных.
– И что это? – спросил Умецкий.
Но ответить я не успела. Зазвонил телефон.
– Да, Валентина Георгиевна, – сказал Умецкий. – Уже перевели?
– Дмитрий Иванович, на основном счету нет денег! – воскликнула главбух.
– Как нет? – тупо переспросил директор.
– Почти совсем! – запричитала Валентина Георгиевна. – Мелочь какая-то, и пятидесяти тысяч не наберется. Мы им сегодня не пользовались, вчера там почти четыре миллиона было, если в долларах, а сейчас…
Я никогда не забуду то, что творилось с лицом Умецкого, пока он слушал главбуха. На его лице сменилась целая гамма эмоций. Я посредственный психолог, но будь на моем месте хоть титулованный академик, и он бы не смог дать определение ни одной из них.
– Ясно, Валентина Георгиевна, можете быть свободны, – сказал Умецкий, продолжая меняться в лице, но когда он выключил связь, лицо его замерло. На меня взглянул не перепуганный насмерть хамелеон, каким он был минуту назад, и не тот совершенно раздавленный слизень, потенциальный самоубийца, каким я застала его по приезду в офис. На меня смотрел прежний Дмитрий Иванович Умецкий, человек из кремня, стали и высокопрочных сплавов, которого бывшая жена называла не иначе как дуболомом.