— Еще чего! — возражаю я. — А то я шпаны не видел… Кроме того, они знают, что денег у меня с собой не будет. Я предупредил. А твои ребята могут их спугнуть.
— Ну, смотри… — недовольно качает головой Дагир.
Потом он мне сообщает кое-какие сведения о Косте, называет двух-трех его друзей, в том числе и Мотьку. Оказывается, две недели назад Костя действительно куда-то уезжал. Куда — неизвестно. Может быть, и в Москву, туда он, кстати, ездил уже не раз. Говорят, в Москве у него есть знакомая, и он ездит к ней. Но и тут у него есть подружка. Вот и все, что Дагир пока успел узнать.
Под конец он, усмехнувшись, добавляет:
— Насчет того дядечки пока некогда было спрашивать. Однако постараюсь. Не забуду.
Я машу рукой, мне сейчас не до дядечки.
Мы прощаемся, условившись, что в какое бы время я ни вернулся сегодня вечером от Кости, непременно позвоню дежурному. Там будут ждать.
— И беспокоиться тоже, — многозначительно добавляет Дагир.
Я смотрю на часы. Без двадцати минут девять. Времени остается в обрез, чтобы добраться до театра в парке.
Дождь не утихает, просто водопад какой-то обрушивается с неба. За шумом воды ничего больше уже не слышно. Ну и погодка!
Я поднимаю воротник плаща, будто это может мне чем-то помочь, и засовываю руки поглубже в карманы. В ботинках у меня противно хлюпает.
Мне кажется, я очень долго иду пустынными, полутемными аллеями, мимо закрытых уже киосков, лечебных павильонов, уютных, спрятавшихся в кустарниковых раковинах скамеек, мимо залитых водой, потемневших концертных афиш и портретов передовиков производства. В слабом свете фонарей над головой я различаю сквозь потоки дождя причудливые силуэты деревьев с протянутыми черными, уже без листьев, ветвями.
Парк я за эти дни изучил довольно прилично и потому иду быстро и уверенно.
Вот и здание театра, неуклюжее, с погасшими огнями, кажущееся почему-то временным, оно вплотную привалилось к изящному, старинному павильону с источниками и почти весь его загородило своей уродливой тушей.
Вокруг театра пусто, спектакля сегодня нет. В стороне широкая каменная лестница, украшенная скульптурами и цветами, ведет на городскую площадь. Возле этой лестницы я замечаю одинокую, съежившуюся человеческую фигуру.
Это Мотька. Я сначала догадываюсь, а потом и узнаю его. Тщедушный он паренек и жалкий какой-то, несмотря на всю его хитрость и нахальство.
— Топай за мной, — сердито бросает он, когда я подхожу, и, не оглядываясь, начинает подниматься по лестнице.
Я молча следую за ним.
На пустынной улице, с темными, словно притаившимися домами, слышен только плеск и шелест воды. Холодно, однако. Самое время сейчас что-нибудь выпить.