— Да. И все это за один день… — задумчиво произнес Лобанов. — А на следующий день в городе, на рынке, — он сделал ударение на последнем слове, — появляется гашиш.
Сергей настороженно взглянул на друга.
— Впервые?
— Впервые, — утвердительно кивнул головой Лобанов и медленно перечислил, загибая пальцы: — Поезд из Средней Азии… Чемодан… Гашиш на рынке, где торгует Семенов… Пацаны, которые его уже курят… А? Тоже цепочка?
— Пожалуй. — И Сергей неожиданно предложил: — Пойдем-ка потолкуем с этим Валькой?
Уже в коридоре Сергей вдруг вспомнил, что не узнал у Жаткина, был ли тот в аптекоуправлении. Он даже остановился на миг, собираясь вернуться в кабинет, но потом решил, что тот, скорее всего, не успел еще что-либо узнать, и двинулся вслед за Лобановым.
В большой светлой комнате за одним из столов расположился Храмов. Напротив него как-то неловко, боком, сидел бледный вихрастый паренек лет пятнадцати в расстегнутом сером пальто, на тонкой шее болталось скрученное в жгут старенькое кашне. Глаза его, темные и испуганные, смотрели на Храмова, пухлые в трещинках губы заметно дрожали. Больше никого в комнате не было.
При виде входящих Храмов поднялся со своего места. Вслед за ним вскочил и паренек, комкая в руках шапку. Он оказался худым и очень высоким, выше Храмова, и от этого выглядел еще более жалким.
— Продолжайте, — махнул рукой Лобанов. — Мы послушаем.
И они с Сергеем сели за соседний пустой стол.
— Ну, Пановкин, — строго сказал Храмов, опускаясь на прежнее место, — ты все понял?
— Понял, — еле слышно ответил тот, опуская голову.
— И про свою ответственность понял?
— Понял…
— Время я тебе дал подумать?
— Дали…
— Вот видишь, все как положено, — удовлетворенно заключил Храмов и уже с укором продолжал: — А ты мне свой поступок не объяснил как надо. Поэтому я тебя еще раз спрашиваю: зачем ты ту заразу купил?
— Просто так…
— Неразумно объясняешь…
— А разумно это не объяснишь…
Сергей с интересом посмотрел на паренька, потом на Лобанова, и друзья, поняв друг друга, улыбнулись.
— Вот и выходит, — строго сказал Храмов, — что парень ты неразумный, то есть глупый. Понятно?
— Понятно…
— Отец тебя, видно, мало порол. Вот и вырос до неба, а ума не набрался.
— Он меня никогда не порол. — Губы паренька вздрогнули от обиды, и он метнул враждебный взгляд на Храмова.
— Оно и видно, что не порол, — все тем же строгим и ровным голосом произнес тот. — Подойдем тогда с другой стороны. У кого купил?
— Не знаю я его.
— Знаешь, Пановкин. Я тебя не тороплю. Подумай. Сообрази. Я тебе, кажется, про ответственность говорил. Говорил я тебе про ответственность?