Полночь в саду добра и зла (Берендт) - страница 190

Это значит, что мы не видели около сотни снимков. Пару недель назад мы попросили разрешения взглянуть на них, не зная, правда, что нам удастся на них найти. Мы думали, что не найдем ничего. Но как бы то ни было, мы получили все снимки и внимательно их рассмотрели. Отлично, а теперь взгляните вот сюда.

Зейлер дал мне фотографию, на которой было изображено кресло за столом Уильямса. На ковре возле ножки кресла виднелся кожаный кошелек.

– А теперь посмотрите на эту фотографию и сравните ее с первой.

Кошелек не касался уже ножки кресла, а лежал нескольких дюймах от нее.

– По рисунку ковра можно сказать, что с места были сдвинуты и кресло, и кошелек. Я не знаю, кто их двигал и зачем, но никто не имеет права двигать предметы на месте предполагаемого преступления, пока не сделаны все фотографии и не произведены все замеры. Если полицейские что-то передвинули, то должны были внести это в протокол и сфотографировать, но этого сделано не было, и вот что мы нашли, просматривая другие фотографии.

Зейлер выложил передо мной несколько фотографий стола Уильямса.

– Посмотрите, где находится розовая коробочка здесь… и вот здесь.

Коробочку явно сдвинули с места. То же самое можно было сказать о телевизионной программе, стопке конвертов, пачке бумаги и телефонном справочнике.

– Глядя на эти снимки, а не на те двадцать, что представил для первого разбирательства окружной прокурор, можно сказать: во время криминалистической экспертизы места происшествия было сдвинуто множество вещей. А это значит, что сцена перестрелки искажена. Когда эксперт фотографирует место происшествия, предполагается, что при этом не присутствует никто. Но посмотрите на снимки: вот чьи-то ноги в ботинках, в форменных башмаках, в войлочных туфлях. В ту ночь в доме была настоящая сходка полицейских, и выясняется, что они двигали с места на место предметы обстановки. Это сумасшествие, попрание элементарных норм полицейского расследования. Но самое главное – улики теряют свою ценность!

Зейлер сиял.

– Я же говорю, мы в прекрасной форме. Единственное, с чем я не могу пока справиться, так это с надменностью Джима на свидетельской трибуне. Но, черт возьми, если мы не сможем это обойти, то придется примириться. – Зейлер откинулся на спинку кресла и сцепил руки на затылке. – У Лоутона большие проблемы, но он сам в них виноват. Он допустил громадный просчет, легкомысленно играя с уликами во время первого процесса. Лоутон красноречив и умен, в этом нет никакого сомнения, но у него нет опыта работы, а для окружного прокурора он необходим, этот опыт. Поверьте, я знаю, о чем говорю. Я занимаюсь юриспруденцией двадцать пять лет, выступал в десятках судебных процессов, а Спенсер Лоутон не справился и с двумя – я имею в виду процесс рейнджеров и суд над Уильямсом – это последнее дело вернули для пересмотра. Лоутон зелен и нервничает – этим непременно надо воспользоваться. Необходимо оказывать на него постоянное давление, нервировать его до суда заявлениями и действиями, распылять его внимание на детали и ненужные подробности. Мы, конечно, ничего не можем поделать с газетчиками, но на этот раз мы позаботимся о том, чтобы оградить от них присяжных. Я не люблю этого делать, но нам придется ускорить процесс, устраивая субботние заседания. – Зейлер горестно покачал головой. – И это в разгар футбольного сезона. Поверьте, решение далось мне с большим трудом. За последние двадцать пять лет я бывал на всех матчах чемпионата Джорджии. Я уже прикинул, что по делу Уильямса мне придется в этом году пропустить один или два матча. Но в эту субботу мы обязательно поедем вместе с Угой на игру против университета Лос-Анджелеса.