«Да».
«А я тебя не просил вмешиваться, между прочим!»
«Ты задал вопрос. Я ответил».
— Я задал его не вслух!
С некоторых пор между мной и кораблем установилось соглашение: вопросы, на которые я хочу получить ответ, я произношу голосом, вопросы риторические — мысленно. На мысленные вопросы он отвечать не обязан. Правда, и на изреченные-то вопросы он отвечает далеко не всегда. И как, интересно, я могу ему помешать отвечать, когда я не жду ответа, и вообще делать все, что ему заблагорассудится? Он мой хозяин, а я всего лишь подопечный, причем второй по значимости подопечный, вроде домашней зверушки, а первый — вон рысит с ножом в жвалах.
— Принес, Барбосина? Давай сюда. Ну давай, давай, не упрямься… Что, нет? Ну тогда метай ты…
Двускелетный нелепо вздрыгивается, мотает башкой — и снаряд летит. О, он попал! Нож-пила косо торчит в самом краю мишени, того и гляди вывалится под собственной тяжестью, но все же это попадание. Случайное, конечно…
Ой ли? Двускелетный в полном восторге валится на спину и молотит в воздухе лапами, издавая при этом серию неприятных звуков, от которых у меня мурашки по коже. Вроде как ногтями по тонкой наждачной бумаге пополам с визгом бормашины, только еще хуже. Да он же в полном восторге! Он метнул нож и попал. Он хотел попасть в мишень. У него долго не получалось как надо, но все-таки он сумел. Вот это игра!
Тоже развивающая, между прочим. Не лапы, так жвалы. А может, чуть-чуть и мозги?
Корабль молчит, но, кажется, он со мной согласен.
Хотелось бы знать, что развиваю в себе я. Умение метать ножи? Ага. При тройной тяжести. Можно подумать, это умение мне позарез необходимо.
— Ну что, хватит на сегодня, Полкаша? Я с тобой совсем забегался. А ты молодец, Тобик, ты умница, тебя скоро можно будет в цирке показывать вместе с дрессированным медведем…
Чешу ему брюхо.
Что ж, сам развлекся и дебила развлек. Умаялся и хоть ненадолго забыл о препоганых своих мыслях. Сколько на сегодняшний день осталось существовать человечеству — уже двадцать шесть суток, да? Или все еще двадцать семь?
— Несколько больше, — снова встревает корабль. — Матожидание порядка двух тысяч лет с очень большой дисперсией.
— Что-о? — Я захлебываюсь воплем. Перехватывает дыхание. Я плохо понимаю, что за зверь такой эта дисперсия, ориентируясь в основном на двухтысячелетний срок. — Повтори! Почему?
И громом фанфар звучат в моих ушах скучные слова, воспроизведенные какой-то из живых стен живых «внутренних покоев» живого корабля. И тон-то их самый обыденный:
— Общее решение принято. Твоя цивилизация просуществует отпущенный ей природой срок.