— Набегался? — бросил он на Иллариона быстрый взгляд из-под густых нависающих бровей. — Экий ты… прямо как боровик. Свежий, крепкий, так и хочется пальцем потыкать.
— Не стесняйся, — разрешил Илларион и сделал грудь колесом.
Федор Григорьевич только хмыкнул, затягиваясь папиросой и вороша дрова в плите.
— Железный ты мужик, Илларион, — сказал он. — Все тебе нипочем. Неужто голова после вчерашнего не болит?
— А чему в ней болеть? — Илларион удивленно округлил глаза. — Там же сплошная кость!
Для наглядности он постучал себя согнутым пальцем по макушке и пошел одеваться.
Они плотно, по-мужски позавтракали яичницей с салом, заедая ее толстыми ломтями ржаного хлеба с зеленым луком.
— Последний, — сказал о луке Федор Григорьевич.
Подумав, он вынул из шкафчика недопитую с вечера бутылку и сделал вопросительное движение горлышком в сторону Иллариона.
— Ни-ни, — сказал Забродов. — Я, конечно, человек русский, но за рулем, как правило, не пью.
— С каких это пор? — недоверчиво хрюкнув, поинтересовался Нефедов. Ну, хозяин — барин, неволить не буду. А мне требуется, ты уж не обессудь.
Он выпил рюмку и сразу же убрал бутылку от греха подальше.
— А то погостил бы еще, — предложил он, разливая чай. — Все веселее. Веришь, поговорить не с кем, кроме этого дурака хвостатого, — он кивнул в сторону окна, за которым катался по траве совершенно обалдевший от полноты жизни Бубен.
— А мерин? — спросил Илларион.
— А что мерин? Мерин — он мерин и есть, какой с ним может быть мужской разговор?
Илларион фыркнул — Ас Бубном ты, значит, в основном о бабах разговариваешь? — спросил он.
— А о чем с ним, дураком, еще разговаривать? Тем более, я теперь про это дело только разговаривать и могу…
— Как мерин, — вкрадчиво закончил за него Илларион.
— Как мерин, — автоматически согласился Нефедов и тут же, спохватившись, плюнул себе под ноги. — Тьфу ты, вот же язва языкатая! Это еще посмотреть надо, кто как мерин, а кто как жеребец.
— Вот это уже другой разговор, — удовлетворенно сказал Илларион. — А то заладил…
Они допили чай и встали из-за стола. Забродов прихватил свой висевший на гвозде рюкзак и первым направился к дверям.
— Не терпится тебе, — проворчал Нефедов. Ему было немного грустно расставаться с приятелем.
— Не скрипи, Григорьевич, — выходя на крыльцо, откликнулся Илларион. Свидимся еще. Мне ваши места — как астматику кислородная подушка, я без них не могу. Гляди, еще надоем.
— Надоешь — выгоню, — пообещал Нефедов.
Они обогнули дом справа и свернули за угол, куда Илларион три дня назад загнал «лендровер», чтобы тот не торчал посреди двора.