Внизу было мусорно и муторно. Обломки, дым, запах требухи и дерьма, кто-то вопил во всю глотку. Влад из этого стремного бардака улетел, не оглянулся.
Унесло его высоко вверх, в черное ночное небо. Сначала показалось, что в простор, но после того как пару раз приложился локтями и коленками о жесткое, допёр: это он поднимается в узкой трубе с прозрачными, не то стеклянными, не то пластиковымистенками. Поднимается плавно, но на хорошей скорости. Огни терминала и взлетнойполосы стали размером с неоновый рекламный щит, а в стороне выплыл здоровенный торт, утыканный свечками, – столица нашей родины город Москва.
Через малое время отЗемли вообще осталось одно слабое мерцание, а потоми его закрыли облака.
Все это былобы ничего и даже прикольно,если бне холодрыга. Влад кошмарно мерз, ичем дальше, тем круче. На высоте десять тысячметров температура минус сорок, минус пятьдесят. В ледышку нахрен превратишься.
Хотя чему превращаться-то? Он же уже помер. Пал жертвой то ли теракта, то ли утечки газа. Но где все остальные? Живы остались? Нечестно. Почему он должен один за всех париться?
Однако Влад ошибся.Он втрубе был неодин. Шепелявый голос по-прежнему его сопровождал.
"ьояэцмяицрссдхчятьыуцмъугг", – услышалВлад.
Полёт притормозился. Наверху возникло круглое светлое пятнышко.
Это еще что такое?
Люк. С ободом из гладкого светящегося материала.
Внутри что-тобелое.
В нерешительности, еще не решив, стоит ли туда лезть, Влад завис ввоздухе. Протянул руку потрогать край люка и вдруг заметил, что на кисти всего три пальца. Оторвало взрывом? Но крови не видно. И кожа целая. Только зеленоватая какая-то.
– змрчяъолсыя! – само собой выскочило из Влада какое-то квохтанье.
Он поперхнулся, закашлялся.
Эх, была не была. Хуже не будет.
Просунул голову в отверстие.
Ничего особо пугающего не увидел. Собственно, и видеть-то было нечего.
Абсолютно белая полукруглая камера, похожая на половинку гигантского кокоса, вид изнутри.
Влез, встал на ноги, и люк в полу сразу задвинулся. Не разглядишь, где и был.
Из-за того что все вокруг такое белое, Влад совершенно утратил ощущение пространства. Ни тени, не шероховатости, глазу не за что зацепиться.
Это я умер, объяснил он себе, но понятней от этого не стало. Теперь чего, всегда так будет? В смысле, белая пустота, и больше ни фига?
Было реально холодно. Колотило не по-детски, зуб на зуб не попадал. Только без клацанья. Когда стукались челюсти, звук выходил какой-то мягкий, неубедительный.
Влад сунул в рот палец.
Куда-то подевались зубы. Остались одни десны. Правой рукой, трехпалой, он пользоваться избегал, вообще старался на нее не смотреть. Действовал левой, нормальной.