— Извини, но это невозможно. Она только сегодня приехала в город. А ты всего несколько часов назад вышел из тюрьмы.
— Я хочу есть, — заныла Джейми. Ничего удивительного — мы проходили по Третьей Западной улице, и ветер доносил до нас аппетитные запахи из пиццерии Джо.
— Мы закажем еду, когда доберемся до дома, — пообещал Гевин. — Если ты не хочешь поесть в кафе.
— Здорово, — мечтательно сказала Джейми. — Я хочу пиццу с колбасой и грибами, а ты?
— Можешь себе представить: я тоже обожаю колбасу и грибы! — обрадовался Гевин.
Мы перешли Третью Западную улицу, направляясь к Четвертой Западной.
— Мы встретили Пэм вчера, в кружке шахматистов, — сказала Сара. — По крайней мере, я думаю, это была она. Правда, Себастьян?
— Точно, — кивнул Себастьян. — Она расспрашивала про КРА и взяла кое-какую нашу литературу.
— Не может быть! — заявила я. — Невозможно! Вчера утром ее не было в Нью-Йорке, она не могла примчаться так быстро, поскольку живет в Айове.
— В Иллинойсе, — поправил Купер.
— Неважно. Она объявилась в Фишер-холле сегодня утром. С чемоданом.
Сара растерялась.
— Себастьян, тогда кто же была та женщина вчера?
— Не знаю. — Себастьян покачал головой. — Я так устал, что голова плохо работает.
— Бедняжка! — Сара погладила его по щеке, на которой уже проступила щетина. Видно, в «Райкерз» заключенным не выдают бритвы. — Давай-ка уложим тебя в кроватку. Утром тебе станет лучше.
— Нет, — устало сказал Себастьян, — мне нужно идти на собрание.
К моему удивлению, Сара возразила:
— КРА один вечер может обойтись без тебя.
— Нет. — В голосе Себастьяна слышалась безмерная усталость. — Это мой долг, я должен пойти.
— Ладно, — решительно сказала Сара, — но сначала нам нужно переодеться. Мы же не можем идти в таком виде.
Мы дошли до парка. Теперь шум протестов стал гораздо громче, было уже видно толпу, собравшуюся у арки Вашингтон-сквер, где установили временную трибуну. На трибуне кто-то стоял с мегафоном и поощрял толпу скандировать:
— Чего мы хотим?
— Равных прав!
— Когда мы их хотим?
— Сейчас!
Спустились сумерки. Вечер был теплый, и в парке болталась обычная публика — скейтеры, бегуны с собаками (и почему у них всегда собаки?), молодые влюбленные парочки, наркоторговцы и вечно бранящиеся старики из шахматного кружка.
Ну и, конечно, полицейские. Ими парк просто кишел — из-за собрания студенческого союза.
А перед зданием, где жил Оуэн, на том же самом месте, что и днем, стоял трейлер для перевозки мебели. Только теперь двери фургона были закрыты. Тот, кто его арендовал, явно собирался уезжать.
И хорошо, потому что по эту сторону парка запрещено парковать машины на ночь.