Дело закрутилось с того, что на будущего писателя кто-то из недоброжелателей написал донос, что якобы командир Голиков самочинно производит массовые расстрелы населения. На место была послана комиссия, которая действительно установила, что отряд Гайдара захватил шестерых бандитов и должен был их отправить в штаб, но до него почти двести километров, а у командира не хватало людей для конвоя. Двух он сам расстрелял, двух приказал расстрелять, еще двое сбежали. Выводы комиссии, равно как и объяснительная А. Голикова, есть в архивных документах. Никакие другие факты «массовых казней» не подтвердились, но за самоуправство Гайдар был исключен из партии. Ему в ту пору было восемнадцать лет, шла братоубийственная Гражданская война, и не испачкать руки в крови, будучи военным, было практически невозможно. Однако прошло время и миф о «массовых» расстрелах снова пошел гулять по стране.
Немалую долю в эту клевету вложил и известный писатель В. Солоухин, тот самый, который в 1952 году вступил в партию и успел поучаствовать в травле Б. Пастернака, а в 1991 году в статье «Не наливают новое вино в старые мехи» предал анафеме партию, в которой состоял без малого 40 лет, не забыв проехаться и по А. Гайдару.
В то время за честь писателя вступился исследователь его творчества, «главный гайдаровед», как он сам себя называет, писатель Борис Николаевич Камов. Удивительно, что в эпоху гласности, свободы слова и плюрализма ни одно печатное издание не предоставило «гайдароведу» место для статьи с опровержением. Помог случай. В издательстве «Мегаполис-Экспресс» работал редактором школьный товарищ Б. Камова Игорь Михайлович Ачильдиев.
Вот как вспоминает об этом Борис Николаевич:
— Редактор выступать против Солоухина не хочет, — сказал Ачильдиев. — «Вся пресса кричит о преступлениях Гайдара, а мы станем его защищать. Да нас смешают с кизяком».
Но редактор дал понять: тут замешана большая политика. И бросил фразу: «Если бы Аркадий Гайдар вообще никогда не служил в Красной Армии, его обвинили бы в чем-нибудь другом. Скажем, в изнасиловании читательницы-пионерки».
Но вот о чем мы условились, — продолжал Ачильдиев. — Статья сейчас не пройдет. Но ты можешь поместить открытое письмо. Это твоя личная точка зрения. Две машинописных страницы мы дадим.
Я принес. Игорь прочитал. Половину страницы при мне вычеркнул. «Теперь полный порядок». И письмо, крошечная заметка, я таких не печатал уже лет тридцать, появилась в газете. Называлась она так: «Открытое письмо родным и близким А.П. Гайдара-Голикова».
Я писал: