Началось все раньше, с первых дней работы в составе Политбюро. Все время меня не покидало ощущение, что я какой-то чудак, а скорее, чужак среди этих людей, что я не вписываюсь в рамки каких-то непонятных мне отношений, что здесь привыкли действовать и думать только так, как думает один человек - Генеральный секретарь. В этом так называемом коллективном органе партии практически не высказывают или высказывают только по непринципиальным вопросам свою точку зрения, отличную от председательствующего, и это все называется единством Политбюро. А я никогда не скрывал того, что думал, и не собирался себя менять, когда начал работу в составе Политбюро. Это раздражало многих, не раз мы сталкивались с Лигачевым, с Соломенцевым, другими. Некоторые внутренне меня поддерживали, даже в какой-то степени сочувствовали, но вида не показывали.
Протест против стиля и методов работы Политбюро и зрел во мне давно: уж слишком резко отличались они от тех призывов и лозунгов о перестройке, которые были провозглашены Горбачевым в 85-м году. Даже контрастировали. Конечно, Политбюро шло не так, как при Брежневе: теперь сидели и чаще всего слушали монологи председательствующего. Горбачев любил говорить округло, со вступлениями, заключениями, комментируя чуть ли не каждого. Создавалась видимость дискуссий, все вроде бы что-то говорили, но сути это не меняло: что Генеральный хотел, то он и делал. Все это, по-моему, прекрасно понимали, но каждый эту игру поддерживал и в ней успешно участвовал. Но я играть не хотел. Поэтому высказывался довольно резко, открыто, прямо. Погоду, честно говоря, мои выступления не делали, но портили благодушную атмосферу заседаний основательно. Постепенно у меня сложилось твердое мнение: или надо менять большую часть состава Политбюро на свежие, молодые силы, на людей энергичных, нестандартно мыслящих, и этим ускорить процесс перестройки, - и тогда, не изменяя своим позициям, можно было продолжить активную работу и серьезно сдвинуть дела во всех отношениях; или надо уходить.
Во время отпуска Горбачева, когда вел Политбюро Лигачев, стычки стали особенно частыми. Он держался самоуверенно, изрекая старые, уже изжившие себя догмы. Но весь ужас был в том, что к этому приходилось не только обязательно прислушиваться, но и руководствоваться в действиях по всей стране, во всей партии. Так работать было нельзя.
Я решил: или надо ломать себя и приспосабливаться ко всему, что здесь творилось, и спокойно оставаться в Политбюро - молчаливым, подыгрывающим, поддакивающим, а высказываться только по незначительным, мелким вопросам; или выходить из состава Политбюро.