Вполне естественно, время от времени пансионерки получали разрешение повидаться с семьей – обыкновенно по воскресеньям. Ну, а с кем мне было еще повидаться, кроме родного отца? Но наши встречи всякий раз заканчивались разочарованием. Он говорил мне о людях, которых я не знала, а я пыталась заинтересовать его хореографическими представлениями, которые он был не в состоянии понять. Сами того не осознавая, мы становились чуждыми друг другу. Вместо того, чтобы соединить, танец разделял нас. После каждого свидания с отцом я возвращалась в Театральное училище с таким же облегчением, с каким изгнанник возвращается на родную землю.
Впрочем, бывали в моем замкнутом в четырех стенах школы бытии события еще более волнующие, чем даже визиты к нам в класс Мариуса Петипа, дающие мне возможность продемонстрировать ему мои достижения. Каждая из учениц горела желанием принять участие, пусть и в качестве фигурантки, в каком-нибудь спектакле на императорской сцене. Мне вскоре должно было стукнуть тринадцать, когда я была назначена вместе с пятью моими одноклассницами для краткого выхода на сцену в балете Людвига Минкуса «Дон Кихот», хореографом которого был Мариус Петипа. Мне оказывалась честь представлять символических ангелочков, этаких воздушных купидонов, неожиданно возникающих в саду Дульцинеи. Это будет моим сценическим крещением! От репетиции к репетиции голова моя переполнялась гордостью, а сердце сжималось со страху. Забывая об исключительной ничтожности своей роли, я воображала себе то как публика горячо рукоплещет мне стоя, то как я удираю в кулисы, преследуемая насмешками и свистками раздраженной толпы. В последние три ночи перед своим восхождением на театральный престол я едва могла сомкнуть глаза. В назначенный день надзирательница собрала нас и ровно в шесть часов усадила в большой крытый экипаж, который отвез нас в Александринский театр. Вообще-то театр находился в такой близости от училища, что нам ничего бы не стоило дойти пешком. Но таков был извечно заведенный порядок, что нас держали почти что за монахинь… Еще одна новость: в первый раз в жизни мое место было не в зале, среди зрителей, а на сцене, среди тех, чье ремесло – развлекать и очаровывать публику. Эта внезапная перемена местоположения явилась мне как знак решительного перелома в моем жизненном пути. Перейдя по другую сторону рампы, я была уже не той. Теперь мне достаточно было бросить взгляд на своих товарок, чтобы догадаться по их горделивому виду, что они разделяют мое веселое настроение, слегка окрашенное страхом. Когда нас отвели в общую артистическую уборную, гримерша причесала нас, как посчитала нужным, и наложила на наши щеки немного румян. Затем костюмерша принесла нам костюмы. Правда, нам уже приходилось облачаться в них, а также держать в руках аксессуары на последних репетициях, но сейчас мне казалось, что я открываю их в новом освещении. Это были короткие тюники из серебристой ткани, с прозрачными крылышками за спиною. Я находила этот костюм, при всей его странности, идущим мне к лицу, но сожалела, что приходилось держать в руках в качестве атрибута моей власти картонный лук со стрелами, – опасалась, что он будет стеснять мои движения.