– Успокойся, слышишь?
Она смотрела на него расширившимися, совершенно пустыми глазами и продолжала нервно выкрикивать:
– Мне было очень плохо, а он мне показал, что нужно делать. И мне стало хорошо, понял?
– Где он это берет?
– Ему Мамед привозит.
– Какой Мамед? Кто это?
– Азербайджанец.
– Как фамилия?
– Не знаю! Отпусти, мне больно.
Он и сам не замечал, как сдавил ей плечи, пытаясь удержать рядом с собой. Пальцы пришлось отпустить, но он по-прежнему преграждал ей дорогу.
– Куда ты бежишь?
– Это не твое дело!
– Опять к нему?
– Да, да! – закричала она в истерике. – Я поеду к нему, и мы будем трахаться до самого утра!
Жиган понял, что этими словами она хочет сделать ему как можно больнее. И ей это удалось.
Глядя на нее в упор, он сквозь плотно сжатые губы процедил:
– Иди.
Она рванулась вперед и выскочила из туалета, резко хлопнув дверью. Жиган открыл кран, смыл холодной водой остатки кокаина, потом умыл лицо. Щеки горели, сердце колотилось как бешеное.
«Дура, дура несчастная! – хотелось закричать Жигану. – Как же ты не понимаешь, что Пантелей сделал из тебя законченную наркоманку? Кокаин – это тебе не анаша, это серьезно. Тут лечиться надо».
Вытирая ладонью мокрое лицо, он вышел из туалета. Рядом с дверью стоял Лось. Он широко расставил руки в стороны и старался не пропустить двух девчонок, которые нервно выкрикивали:
– Нам надо, отойди!
– Пойдете, когда я пущу, – отбивался Лось.
Увидев Жигана, девчонки переглянулись и нервно захихикали.
– Все, можешь пускать, – махнул рукой Жиган.
Лось опустил руки, девчонки проскользнули в дверь.
– Спасибо, братан.
– Об чем базар? – усмехнулся Лось. – Что у тебя с этой фифой?
– Так, ничего. Старая знакомая.
Жиган порылся в карманах, достал деньги, передал Лосю.
– Расплатись там за шампанское.
Когда он вышел на улицу, накрапывал мелкий дождь. Жиган поднял воротник куртки и, сунув руки в карманы брюк, зашагал по мокрой мостовой.
«Ладно, Пантелей, – зло думал он, – я до тебя еще доберусь. И до тебя, и до дружка твоего Мамеда. Сполна получите. И за Игната, и за эту дуру…»
Открывая дверь своей квартиры, Жиган услышал телефонный звонок. Ему не хотелось подходить к аппарату. Он был уверен, что звонит Киреева. Бог знает, что еще может прийти ей в голову.
Жиган неторопливо снял куртку, ботинки. Телефон по-прежнему надрывался. «Какого черта? – думал Жиган. – Никого нет дома».
Он зарылся на диван, накрыл голову подушкой. Наконец на другом конце провода поняли, что никто не снимет трубку, и телефонные трели затихли.
Жиган мгновенно заснул.
Сразу же после возвращения из Афганистана война снилась ему каждую ночь. Потом, в зоне, эти сны стали исчезать. Афган напоминал о себе все реже и реже. Снилось все, что угодно, – мать, брат, детство, какая-то незапоминающаяся чепуха, Ленка Киреева. Да все, что угодно. Война отступила.