Прежде чем сесть, Панфилов поднял с пола коробок спичек, достал из кармана обломок сигареты и закурил. Такого наслаждения ему давно не приходилось испытывать. Табачный дым, словно живительный кислород, вливался в легкие, сердце, отчаянно бившееся о едва зажившие ребра, стало постепенно затихать.
Константин обвел взглядом камеру. Да, надо бы забрать куртку. Он направился к своим нарам, и в этот момент Люська, окончательно струхнув, кинулся к двери и в ужасе заколотил по ней кулаками.
– Помогите! Помогите!
Спустя несколько мгновений в коридоре послышались ленивые шаги дежурного по коридору. С наружной стороны лязгнуло железо, открылся намордник. Показалась недовольная физиономия вертухая:
– Чего орешь, пидорюга?
Люська сразу отпрянул, как будто увидел перед собой оскаленную волчью пасть.
– Я… это… – залепетал он.
– Чего это, бля?
Люська в страхе обернулся и, встретившись глазами с тяжелым взглядом Панфилова, пробормотал:
– Помощь нужна, гражданин начальник.
– Какая тебе помощь? – брезгливо сказал вертухай. – Жопу вазелином смазать, что ли?
Люська суетливо озирался, не зная, что ответить. Карзубый, Сирота и Кисель кое-как заползали на нары, а Шкет с переломанным носом так и валялся в углу.
– Тут… тут человек на пол упал, – наконец выдавил из себя Люська и показал пальцем на Шкета.
– Летуны, значит, объявились? – заржал дежурный. – Не хрен дрыхнуть.
– Как же так, гражданин начальник?
– Заткнись, – прошипел Карзубый. – Сами справимся.
– Слышал? – гоготнул вертухай и тут же захлопнул намордник.
После окрика Карзубого и ухода дежурного Люська затих и забился в угол, заняв свое привычное место. Однако стоило Константину бросить на пол камеры окурок, толстяк тут же вскочил, подобрал чинарик, несколько раз поплевал на него и бережно отнес к параше.
После этого в камере на несколько мгновений воцарилась полная тишина, прерываемая лишь тяжелым сопением блатных. Сирота сидел на нарах, низко опустив голову и засунув руки между ног. Карзубый, которому досталось меньше других, занял место на дальних нарах и время от времени бросал на Константина злобные взгляды. Кисель, очухавшись, подполз к Шкету и принялся приводить его в чувство.
– Слышь, ты живой, а?
Кисель начал трясти его за плечи. Наконец Шкет открыл глаза. Его испачканное кровью лицо тут же скривилось от боли.
– Где эта сука? – просипел он, шаря рукой вокруг себя по полу.
– Ты чего? – обалдело спросил Кисель.
Шкет выдернул у него из-под ноги заточенный черенок ложки и попытался встать.
– Ты че, ты че? – перепуганно воскликнул Кисель и вырвал оружие из рук приятеля.