Джорджина почувствовала себя глупо, когда громкий дядин смех вернул ее к действительности.
— Чему ты так улыбаешься, детка? — спросил дядя, а его расплывшаяся улыбка показывала меру его удовольствия.
Девушка мгновенно покраснела и взглянула в сторону сидящего во главе стола Лиана, но тут же отвела взгляд, увидев в его глазах улыбку. Какой же дурой она выглядит, взволнованной дурой, легко поддающейся на медоточивые речи! Мысленно она стала искать себе опору, и обретя ее в чувстве гнева, поддерживающего ее в минуты слабости, Джорджина смогла улыбнуться обоим мужчинам.
— Я вспоминаю прекрасно проведенный день, — легко солгала она.
Она постаралась не заметить быстрый торжествующий взгляд Майкла, брошенный через стол Лиану, который, она чувствовала, ответил ему тем же. Неожиданно наступившая смертельная усталость охватила ее. Очевидно, это отразилось на ее побелевшем лице, потому что Лиан вскочил со своего места и склонился над ней.
— Тебе нехорошо, Джина? — быстро спросил он. Внимательные голубые глаза изучали ее изнуренное лицо. Выражение тревоги казалось искренним, но она была слишком подавлена, чтобы заметить это. Ей требовались сон и уединение, и она едва смогла прошептать:
— Я думаю, вы извините меня, день был такой длинный; я хотела бы подняться наверх. Лиан почувствовал свою вину. — Конечно, ты должна отдохнуть. Я обязан был вспомнить раньше, что ты еще нездорова. А я, эгоист, забыл обо всем и радовался твоей компании. Идем, — к своему ужасу она почувствовала, как его руки поднимают ее, — я отнесу тебя в твою комнату и позову Кейту помочь лечь в постель.
Не обращая внимания на протесты, он без видимых усилий перенес ее через слабо освещенный холл, вверх по лестнице, через коридор к ее комнате. Он не отпускал ее, пока не положил на кровать, и даже после этого не выпрямился, а стоял, наклонившись над ней, с непроницаемым выражением на темном лице. Он был близко, пугающе близко, и она не могла отодвинуться — его руки удерживали ее с обеих сторон. Она отвернула голову, чтобы не видеть его взгляда, который беспокоил ее даже больше, чем прикосновение. Она проклинала волну слабости, заставившую трепетать ее тело, виня в этом болезнь, от которой еще не оправилась. Она не переставала спрашивать себя, почему его серьезность приводит в замешательство, почему грозит рассыпаться на куски оборона, которую она держала против целенаправленных, настойчивых попыток обольстить ее.
Невольные слезы хлынули из глаз, вызвав у него тревожное восклицание. Когда, нежно коснувшись рукой ее лица, он повернул ее к себе, она задохнулась от горя и с ужасом почувствовала, как задрожали губы.