Второв вздрагивает. Ему кажется, что обитая черным дерматином дверь начинает надвигаться на него. Он мгновенно возвращается к действительности и кричит:
— Я же просил никого ко мне не пускать! Я занят. Вы понимаете? Занят!
— Вас просит к себе Алексей Кузьмич, — доносится из-за чуть приоткрытой двери. — Простите, пожалуйста…
Второв медленно вылезает из глубокого кресла и проходит к себе в лабораторию. В углу комнаты у осциллографа сидит Виталик. Над его склоненной спиной мигает голубой экран, перечерченный жирной белой синусоидой. Лаборантки возятся со стеклом. Все в порядке. Все на своих местах. Он еще минуту медлит, потом решительным шагом пересекает лабораторию и выходит в коридор.
В директорском кабинете, как всегда, тихо и уютно. Со стен озабоченно смотрят портреты. На портрете Каблукова лопнуло стекло, и линия излома пересекла правый глаз, придав чудаковатому академику удалой пиратский прищур. Маленький письменный стол в самом дальнем конце комнаты утопал в бумагах. Перед ним раскинулся необъятный, как море, нейлоновый ковер с навеки застывшими извивами волн.
Алексей Кузьмич приветливо помахал рукой и предложил сесть. Ковер несколько отвлек мысли Второва от письма, которое лежало дома на столе, придавленное тяжелой малахитовой пепельницей. Кузьмич велел прибить ковер по четырем углам, чуть подвернув обращенный к двери край. Входящий обычно этого не замечал и, спотыкаясь, делал несколько стремительных и плохо управляемых шагов по направлению к директорскому столу. Более экспансивные личности влетали на четвереньках прямо под стол. Старик собирал кожу лба в удивленные складки и выражал пострадавшим самое искреннее сочувствие. Говорили, что Кузьмич очень любил, когда спотыкались сановные академики и дородные доктора наук. Извлекая очередного катапультировавшего сотрудника из корзинки для бумаг, он проникновенно приговаривал ласковые слова утешения. Первое время ковер действовал безотказно. Каждый, кто врывался в кабинет разгоряченным и полным желания "показать им", проходил легкую успокаивающую встряску. Постепенно о ковре узнали и научились его обходить. Только желчные холерики с неуравновешенной психикой по-прежнему попадали в ловушку.
Второв наконец понял, что директор что-то доверительно говорит ему. Лицо Алексея Кузьмича беспрестанно двигалось.
— …Кстати, я уже оформил все документы. Можете выезжать хоть сейчас.
Голубой конверт исчез из мыслей Второва.
— Мне очень жаль, что Аполлинарий Аристархович… — медленно сказал он.
Директор сочувственно закивал:
— Такой выдающийся биохимик, в расцвете сил…