Дверь отворилась, и самозванца-майора ввели за шиворот двое трактирных прислужников и денщик Иван.
— Федор Петрович! — вскричал он, — ведь вы сами мне дали свою шинель съездить в город… Эти мошенники остановили меня и говорят, что я украл! представьте себе!..
— Я сам дал шинель, — сказал Федор Петрович.
— Что, видите, канальи! Я сейчас яду к квартальному! Как вы смеете обижать честного и благородного человека!
И с этим словом майор рванулся, шинель осталась в руках Ивана и двух прислужников, а он в двери и исчез.
— А! собака, ушел! — сказал один из прислужников. — Ведь это, сударь, мошенник.
— Как ты смеешь называть майора мошенником?
— Майор? знаем мы его! Ходит по домам да просит то на похороны жены, то на родины. Что день, то родит или умрет. Экой майор! Зачем вы шинель ему дали?
— Он у меня выпросил десять рублей взаймы, да красной бумажки не было, так он взялся сам сходить разменять.
— И деньги еще взял? ах он собака! Ну, хорошо, что шинель отстояли, а то бы и ей быть в кабаке.
Вскоре явился Петр Кузьмич и увел Федора Петровича к себе; и на следующий день к себе; а Аграфена Ивановна просит к себе на утренний кофе; после кофе Дашенька просит подержать моток шерсти; потом помочь перетянуть пяльцы. Потом Аграфена Ивановна посадит его с собой играть в пикет. Потом придет из совета Петр Кузьмич: «Не выпить ли перед обедом настоечки, Федор Петрович, а? как вы думаете?» День пройдет, а завтра опять то же, да не то.
Однажды, после обеда, Аграфена Ивановна стала подробно описывать Федору Петровичу счастие семейной жизни и «блаженство обладать благовоспитанной, доброй супругой»; вдруг откуда ни возьмись влетела в комнату Василиса Савишна.
— Здравствуйте, матушка, Аграфена Ивановна.
— Ах, здравствуйте, Василиса Савишна, — отвечала, несколько смутясь, Аграфена Ивановна.
— А где ж… Дарья Петровна? — спросила Василиса Савишна, всматриваясь зорко в Федора Петровича, — а я ей приятную весточку принесла.
— Пойдем, пойдем, Василиса Савишна, ко мне в комнату. Извините, Федор Петрович.
— Чтой-то, матушка, за офицер?
— Приезжий, из полку; привез письмо Петру Кузьмичу от одного знакомого.
— А, вот что. Ну-с, могу поздравить, дело слажено! Он сказал, что ему Дарья Петровна уж и не знать как по сердцу пришлась и что согласен на полное приданое да три тысячи рублей деньгами; только просит, чтоб серебра прибавили: видите, говорит, у меня случится стол и на двадцать человек, так дюжины ложек мало, не занимать же стать.
— Вот тебе раз! — сказала Аграфена Ивановна, — пустяки! дюжина ложек — уж так водится; и почище его — да больше не дают.