В клубе Чарова встретили с распростертыми объятиями. Он как будто ожил со всеми своими причудами и поговорками.
— Чаров! душа моя! Где ты, mon cher, пропадал? Можно с чем-нибудь поздравить?
— У-урод ты, душа моя! ты знаешь, что я поздравления с праздником принимаю у себя в зале, а не здесь.
— Нет, скажи правду, — сказал один из закадычных друзей, взяв его под руку и отведя в сторону. — Говорят, ты женился?
— Ска-атина! Что ж это — запрещенная вещь, что ли, что ты меня спрашиваешь по секрету?… Аа! Рамирский! Ты как попал сюда? — вскричал Чаров, увидя Рамирского.
— Совершенно случайно, — отвечал, невольно смутясь от горьких воспоминаний, Рамирский.
— Помнишь еще или забыл свой malheur,[285] братец? Я сам вскоре получил отставку; это уж такая служба: долго на месте не просидишь. Меня, братец, отставили за грубость.
— Тебя, mon cher? Какая служба? Когда же ты служил? Каким образом тебя отставили? — прервал приятель Чарова.
— Очаровательная служба, братец, по вздыхательной части; да я вздыхать не умею.
Рамирский не вынес, отвернулся к магнату Волобужу, который стоял подле и вглядывался в Чарова.
— Позови же этого ска-атину к себе, — сказал магнат, отходя с Рамирским на другой конец залы.
— Ах полно пожалуйста, я его терпеть не могу!
— Я сам его терпеть не могу, — сказал и магнат, — это-то и причина, по которой я хочу с ним познакомиться покороче.
— Это кто такой? Что за новое лицо? — спросил Чаров у своего приятеля, показывая на магната.
— Это иностранец, венгерец Волобуж, магнат, богач и прелюбезный человек.
— Аа! Это-то он. Мой наследник у Нильской? Что, правда это, что он близок к ней?
— Говорят; впрочем, очень вероятно; он вскружил голову всем дамам.
— Ах, ска-атина!
— Скотина, скотина, а молодец; из первых магнатов Венгрии; говорят, что кремницкие золотые и серебряные рудники принадлежат ему… Какие, говорят, у него великолепные замки в горах!..
— Тем лучше; уу-род! Играет он в карты?
— О, еще как!
— Так я оберу у него всю золотую руду и все замки, поселюсь в Венгрии; мне Россия надоела!.. Уу-род! — сказал Чаров.
Хвастливая мысль как будто подожгла его.
— Честное слово оберу его! — прибавил он разгорячась.
— А что ты думаешь, накажи-ка его в самом деле; это славно! — сказал приятель Чарова.
Известно, что не столько собственные мысли, сколько люди любят поджигать друга на предприятия, где можно сломать голову: любопытное зрелище, весело смотреть, ахать и восклицать: каков!
— Рамирский! — оказал Чаров, схватив его за руку, так что он вздрогнул, пробужденный внезапно от задумчивости, — Рамирский, ты коротко знаком с этим венгерцем?