— Хм! Ты славный чудак! — сказал Рамирский, рассмеявшись, — скажи, пожалуйста, любил ты когда-нибудь?
— Нет еще; если я влюблюсь, так женюсь; да влюбиться не в кого.
— Будто здесь нет ни одной женщины, которая бы могла тебе нравиться? — спросил Рамирский с пытающим ревнивым взором.
— Нравиться? Как не быть! особенно тдна: Нильская.
— Что же? — проговорил тревожно Рамирский.
— Ничего; очень хороша собой, мила как нельзя больше, умна насколько нужно, добрушка.
— Ну, так что же?
— Ничего.
— Как ничего?
— Да так, все есть для кого-нибудь, да для меня-то чего-то недостает.
— Чего же?
— Я думаю, любви.
— Стало быть, она влюблена в кого-нибудь? В кого? — торопливо спросил Рамирский.
— В кого! чудак! Почему ж я знаю. Может быть, в тебя.
— Полно, Дмитрицкий! — сказал встревоженный Рамирский, вскочив с места и схватив Дмитрицкого за руку, — что за шутки!
— Это что ж такое? — спросил Дмитрицкий, посмотрев на него лукаво.
— Я не люблю таких шуток! — отвечал Рамирский.
— Да помилуй! откуда, какие шутки?
— Послушай, Дмитрицкий, ты мне должен сознаться, почему ты это сказал.
— Что? что такое?
— Про мои бывшие отношения с нею? Верно, тебе что-нибудь сказал Чаров?
— Э, душа моя! — вскричал Дмитрицкий, — никто мне не говорил, ничего я не знал, ничего еще не знаю, а все понимаю!.. Так вот она откуда истекает любовь к морю, к кораблям и фрегатам!.. Я думал, что она сбирается вступить в морскую службу.
— Дмитрицкий! послушай! — вскричал Рамирский, и глаза его заблистали.
— Рамирский! послушай! — крикнул и Дмитрицкий, — ты, верно, изменил ей?
— Я? ей? нет! — проговорил, горько усмехаясь, Рамирский.
— Ну, так не понимаю. Говори мне свою историю любви.
— Нет! прежде всего я хочу знать твои отношения к ней. Мне Чаров сказал… но что об этом говорить… я прошу у тебя всей правды.
— Тебе сказал Чаров?… Хм! Ему можно, должно верить, нельзя не верить!
— Так… кажется, продолжать не нужно? — проговорил Рамирский, вскочив с места.
— Отчего же? — спокойно продолжал Дмитрицкий, — ведь тебе сказал Чаров?
— Об этом все говорят!
— А! ну, в таком случае опять-таки нельзя не верить; ведь это публика. Она все знает: знает даже, какие у меня имения в Венгрии, какие золотые рудокопни, сколько я получаю с них доходу, и даже говорят, что я происхожу от Атиллы, добивался престола великого своего предка; да Меттерних узнал… ну и все дело испорчено: никак не мог добиться и с досады уехал в Россию.
— Полно шутить!
— Говори-ка свою историю любви, говори!
— К чему?
— Да так, я хочу сделать из всего математический вывод. Говори, душа моя!
Рамирский, вздохнув глубоко, рассказал в коротких словах, как рушились пламенные надежды его сердца.