Послав мне воздушный поцелуй, он ринулся к выходу. Как всегда, судьбе было угодно прервать наше очередное свидание на самом интересном месте. Немного посокрушавшись по этому поводу и доев мороженое, я набрала Инкин номер. После продолжительных гудков, когда я уже начала терять терпение, подруга, наконец, взяла трубку.
– Привет, – рассеянным голосом отозвалась Инка.
По раздающимся в трубке гитарным переборам я поняла, что она находится в состоянии творческого поиска. Всю свою жизнь Чудновская является ярым апологетом бардовского движения. Кумирами ее детства и юношества были Высоцкий, Окуджава и Веня Дыркин. Иногда она и сама пописывает, но большей частью занимается тем, что увлеченно нарывает новые таланты и горячо их пропагандирует. Я же к бардовской песне отношусь скептически, особенно после одного случая, о котором расскажу как-нибудь в другой раз. Хотя талантливую авторскую песню, которую очень четко от бардятины отделяю и крайне редко слышу, чту и превозношу.
– Песня рождается? – спросила я.
– Наоборот, никак не хочет родиться, – посетовала Инка.
– Ты ее не форсируй, – посоветовала я. – Как созреет, сама вырвется из твоей груди.
– А ты что, освободилась уже? – сообразила Инка. – Петрова на работу дернули?
– Нет, его срочно вызвала Джулия, он ей был жизненно необходим. Но втык от него вместе с адресом Олега я получить успела! Приеду, расскажу.
– Жду и грею борщ! – обрадовалась Инка.
Инка живет в большом новом доме, куда они всей семьей переехали после рождения Даньки. В нашем квартале он считается лучшим, и, надо сказать, по праву. Высокий, добротный и кирпичный, он обладает всеми достоинствами качественного жилья. При нем и под ним имеются парковки, в украшенных зеркалами и цветами подъездах сидят консьержки, а в лифтах не писает ни зверь, ни человек. Дом явно выделяется на фоне остальных, но Инкина квартира, несмотря на улучшенную планировку, дизайнерский ремонт и дорогую мебель, сохраняет ту же непередаваемую атмосферу бардака, как прежняя, старая, из дома напротив, в котором они жили в эпоху финансовых неурядиц.
Я позвонила в дверь.
– Открыто! Толкай! – донеслось из глубин пятикомнатных хором.
Я толкнула, вошла и чуть не наступила на четырехлетнего Даньку – он сидел посреди прихожей в куче обуви, извлеченной, по всей вероятности, из гардероба. Усердно разбирая туфли и башмаки, он ковырял особенно понравившиеся пальцем, который периодически засовывал в рот.
– Инка, Данька обувь облизывает! – крикнула я.
– Иммунизация в малых дозах, – невозмутимо ответила с кухни Чудновская. – Бери его и тащи сюда.