Почти сто лет лесная пустынь простояла в разорении. Деревянные клети сгнили в лихолетье, сохранились только кирпичные развалины собора и обезглавленная колокольня. Некогда пышные цветники, яблоневый сад поросли дурнотравьем, рыбные прудки обмелели и задичали.
О том, что пустынь возродилась, стало известно в Ярыни, и не слишком религиозные ее жители с неясной им самим отрадой и гордостью обсуждали эту новость. Словно ожило давно молчавшее сердце этих мест, и вместе с колокольным звоном и тихим монастырским пением должно было вернутся что-то давнее, благоговейное, от чего умирялись сердечные бури, стихали тяжелые, разрушающие душу страсти, и пейзаж обретал космический покой.
Дорога к монастырю то вилась по высоким берегам Прорвы, то ныряла в сырую лесную глубину. С высоты открывались величавые виды: широкие поля, пологие холмы, березовые рощи и переливы реки.
С замершим сердцем Алексей прошел сквозь ветхие ворота. Здесь за оградой даже птицы пели как-то по-иному, смиренно и нежно, как монастырский хор. Молодая листва роптала на упругом майском ветру.
Полуразрушенную храмину собора уже обнесли строительными лесами. Несколько опрятных мужиков, из местных, чинили колокольню. Пахло свежей древесиной, сосновой стружкой.
Из окон маленькой, темной от времени часовни доносилось пение и голос священника, правящего службу.
Склонив голову под низкую притолоку, Алексей вошел в церковку, неловко перекрестился и осмотрелся:
Посреди храма на возвышении стояла простая, без оклада икона. В дрожащих огоньках лампад летел белый конь, напружив могучую шею, не касаясь копытами зеленых прозрачных гор. Он нес на своей спине воина с золотистым копьем в узкой ладони. Заревом пожарищ, жертвенным костром рдел за его спиной вздутый ветром плащ. В глазах воина не было ни мести, ни ожесточения боя, только грозная сила, обращающая вспять темного скособоченного змея.
— Я к вам, насчет леса, — обратился он к старушке за свечным ящиком.
— Тебе, соколик, к сестре Мелании, вон она на «крылосе». После службы и подойди. Праздник сегодня престольный: Егорий летний.
Алексей посмотрел туда, куда указала старушка. Несколько монахинь, почти скрытые иконостасом, выводили ирмос. В темном монашеском одеянии, на клиросе пела Агриппина. Потупив огненные очи, она не видела Алексея. Так вот где нашла она прибежище, где успокоилось ее сердце. «Гриня, Гриня, шелковистая и жаркая, как африканский ветер, осталась ты на другом берегу, и уже не вызвать тебя, не докричаться. Иной свет и иное солнце светит тебе, и нельзя тревожить тебя, смуглая лилия, в хрустальном твоем дворце, где целует тебя твой небесный жених».