Она отложила кисти. В комнате и в самом деле стало слишком темно.
— Пожалуйста, посидите еще минуточку, — видя, что Демойт готовится встать, попросила Рейн. — Еще немножко, прошу вас.
Он сел.
Рейн подошла к нему и начала рассматривать руки, задумчиво склонившись над столом. Руки. От них многое зависит. На картине они должны стать еще одним выражением силы. Но как же их изобразить?
— Что делать с вашими руками, прямо не знаю, — вздохнула Рейн, потянулась через стол, взяла Демойта за руку и положила ее на какую-то книгу. Нет, не звучит.
— А вот я знаю, что делать с вашими, — отозвался Демойт. Взял ладонь девушки в свою и поднес к губам.
Рейн чуть заметно улыбнулась. Она глядела на Демойта, но уже не изучающим взглядом. В комнате теперь стало совершенно темно, хотя в саду еще теплился свет.
— Из-за меня вы провели утомительный день? — спросила она, не пытаясь высвободить ладонь. Демойт держал ее в своей, тихо поглаживая и то и дело поднося к губам.
— Из-за вас я просидел в одной позе долгие часы, а при ревматизме это настоящая мука, вот и все. Разрешите, я взгляну на ваши успехи за сегодняшний день. — И он тяжело протопал к мольберту. Рейн пошла за ним и села на стул перед холстом. Она чувствовала себя усталой.
— Добрый Боженька! — вскричал Демойт. — Дитя мое, и это все, что вы сделали за последние два часа? Какой-то жалкий пятачок ковра! Ну и славно, — значит, вы пробудете с нами долгие годы. А может вы, как Пенелопа, будете трудиться вечно? Ну что ж, я буду только рад. И подозреваю, что есть еще один-два человека, которые тоже будут рады. — Демойт склонился над стулом, на котором сидела Рейн, и коснулся ее волос. Тяжелой ладонью обнял затылок. Медленно опустил руку на ее шею.
— Картину я закончу, — произнесла Рейн, — и уеду. Но мне будет жаль. — Она говорила очень серьезно.
— Да, — сказал Демойт. Он взял другой стул и сел рядом с ней, касаясь коленями ее коленей. — Закончите и уедете, и я вас никогда больше не увижу. — Он говорил об этом как о чем-то обыденном, давным-давно решенном. Она внимательно смотрела на него. — Когда вы уедете, здесь останется мой портрет, а мне хотелось бы, чтобы остался ваш.
— Любой портрет — это и портрет художника, — ответила Рейн. — Создавая ваше изображение, я отражаю в нем себя.
— Спиритические бредни! Я хочу видеть вашу плоть, а не душу.
— Художники воплощают себя в тех, кто им позирует, и зачастую в совершенно материальной форме. Берн-Джоунз изображал людей такими же худыми и мрачными, каким был он сам. Ромни всегда воспроизводил свой собственный нос. Ван Дейк — свои собственные руки. — В полумраке она протянула руку, и, проведя пальцами по ворсистой ткани его пиджака, взяла Демойта за запястье.