— Кто там? — голос был низкий, интерсексуальный.
— Клятов, откройте, — прошептал Александр Терентьевич и снял палец с кнопки.
— Чего?! — в голосе зазвучало праведное ликование.
Клятов, чувствуя, что справедливости не найдет, обреченно замолчал, повернулся лицом к четверке захарканных ступенек и прислонился к двери "А вдруг я ошибся? — подумал он совсем некстати. — Вдруг это другой дом? Что же мне тогда делать? Я этого не переживу". И едва не упал, поскольку дверь, за которой уже не в силах были сдерживаться, резко отворилась внутрь. Клятов охнул и обрушился на крупную женщину лет то ли сорока, то ли шестидесяти — в классических бигудях, в классическом халате, с классической папиросой в зубах. Такие тетки-комиссарши почти обязательно представлены в густонаселенных коммуналках, что хорошо освещено в отечественной прозе.
— Чего ты здесь шаришься, ханурик? — рявкнула комиссарша, с силой отталкивая от себя Александра Терентьевича. — Ишь, залил глаза!
"Ах, если бы это было правдой!" — пронеслось у того в мозгу. Но нет, сегодня он как раз не успел залить и без того переполненных печеночными слезами глаз, и много дал бы за такую возможность. Возможно, он дал бы весь пакет — если б у него спросили. Но — нет худа без добра — Александр Терентьевич каким-то чудом вспомнил, что в первый его визит этот дивный голосок уже звучал, и окончательно уверился, что попал, куда надо.
— Я же Клятов, — прохрипел он укоризненно и жалобно. — Я теперь здесь живу.
Комиссарша взяла его за плечи, встряхнула и внимательно всмотрелась в лицо-подушку. Редкая бесцветная щетина торчала из нее, подобно куриным перьям.
— Тьфу ты, Господи, — сказала она испуганно, и Клятову показалось, что собеседница сейчас перекрестится. Но она не перекрестилась. — И в самом деле вы. Ну, извините.
И она отпустила Александра Терентьевича, который немедленно зашатался и сел прямо на пол, у стенки.
— Зачем же вы тут сели? — спросила комиссарша с раздражением. — Раз приехали, ступайте к себе в комнату, вон туда, — и она дернула головой, указывая направление. Клятов был ей бесконечно признателен, ибо не знал, какая комната его.
— Конечно, конечно, — забормотал он, суетливо вскочил и побежал к двери, которая почему-то была исчерчена углем и цветными мелками. Возле двери он остановился и начал искать в кармане ключ.
— А где ваши вещи? — комиссарша продолжала допрос. Судя по всему, она была в квартире коммунальным старостой — разумеется, не официально, а просто по праву сильного. "Люция Францевна Пферд", — Александр Терентьевич вспомнил классиков, прочитанных в прошлой жизни. Конечно, комиссаршу звали как-то иначе, но это бессмертное имя ей очень шло.