Все до одной комнаты оказались пусты, причем пусты в прямом смысле этого слова. В них не осталось ничего, за исключением кое-какой мебели, слишком громоздкой, чтобы ее куда-то вывозить. Несколько дверей, запертых на ключ, Святому пришлось выбивать, но и за ними не ждало ровным счетом ничего.
Наконец Дмитрию все это надоело, и он вернулся в комнату с огромной кроватью и камином, судя по всему, спальню, куда минут на десять раньше проник с крыши через разбитое окно. Только теперь он заметил то, что пропустил в пылу борьбы. Люстра, камин, кровать, ковер – мертвые вещи, оставшиеся без хозяина, превратились в бесполезный хлам. Видимо, человек, который опустошил дворец, а Святой не сомневался, что из него вывезли самое ценное, питал определенную неприязнь или робость перед этим местом. Он не прикоснулся ни к красивой китайской вазе, по-видимому, старинной и дорогой, ни к удивительному резному креслу, ни, наконец, к нефритовой статуэтке в виде дракона, забытой на камине. Дмитрий невольно восхитился мастерством неизвестного художника. Чудовище казалось воздушным, почти невесомым. Его чешуя переливалась какими-то странными зелеными искрами, а глаза пристально следили за тем, что происходит вокруг.
«Здесь должна была быть еще одна статуэтка», – почему-то подумал тогда Святой. Это абсолютно неуместное, к тому же ни на чем не основанное, кроме внутренней интуиции, наблюдение случайно мелькнуло в вихре других мыслей и исчезло, возможно, навсегда.
Внезапно Дмитрий уловил за своей спиной присутствие другого человека. Он резко обернулся. Палец замер на спусковом крючке.
– Осторожнее, командир, – вполголоса с неизменной ухмылкой сказал Вовка. – Зашибешь ненароком.
В сердцах Святой выругался:
– Какого черта?! – Он перекинул автомат через плечо, направляясь к выходу: – Я же мог тебя пристрелить! Совсем крыша поехала? Где Дробин?
– В бункере.
– Я же приказал ждать меня в машине! Почему ты еще здесь?
Вовка не ответил. Он не стал стрелять Святому в спину, но больше тянуть было нельзя. С каждой секундой решимость, с которой Гуляй пошел на предательство, таяла словно дым. Черная ненависть к самому себе вспыхнула в его душе. Отлаженным механическим движением он приподнял «калашников», глядя на Дмитрия пустыми, мертвыми глазами. Святой уловил в этом взгляде непонятную страшную опасность для себя, но не смог даже пошевелиться.
«Это конец», – мелькнуло в голове просто, почти буднично. А потом все перемешалось.
– На пол! – то ли взвыл, то ли одними губами прошептал Гуляй.
Его лицо стало неузнаваемым, исказилось внезапной судорогой.