– На сегодня ты свободен. – И отключила связь. Вдаваться в долгие объяснения у нее не было времени. Да и желания. Тут бы самой во всем разобраться.
«Дима что-то от меня скрывает, – эта фраза жужжала в голове, как назойливая муха. – Если бы я знала его чуть поменьше, то решила бы, что это он убил Анечку… Но зачем ему ее убивать? Да еще таким варварским способом. Она проработала у нас всего три месяца. Рекомендации у нее были отличные… Возможно, ее подослали к нам конкуренты, а Дима узнал об этом и… Нет, он не мог. Будь я на его месте, я бы наняла человека со стороны. Или постаралась бы перекупить Аню… – Людмила горько усмехнулась. – Господи, какая же я стерва, если думаю об этом! Выходит, я ничем не лучше Димы. Вспомнить хотя бы Олега Морозова. Я поступила с ним как законченная дрянь… Сломала человеку жизнь и после этого целых восемь лет о нем не вспоминала…»
* * *
Седой открыл глаза. Первое, что он увидел, – ряд давно не крашенных батарей. Судорожно облизал пересохшие губы, вслушиваясь в себя. Живот тупо ныл, сердце билось неровными толчками.
«Черт побери, как я здесь оказался?» – подумал он и осторожно повернул голову. Его взгляд уперся в снайперскую винтовку, лежащую рядом с батареей. И вот тут Седой все вспомнил. И женщину в красном, которую убили на его глазах, и мужчину в халате, неуловимо похожего на Заславского, и адскую боль, помешавшую ему исполнить приговор.
Упершись локтями в пол, попытался сесть. Это удалось ему с трудом. Затем, взявшись за подоконник, встал. Вытащил из кармана таблетки, сунул в рот сразу две и принялся перемалывать их зубами.
«Сейчас должно полегчать, – мысленно успокаивал он себя. – И тогда я решу, что делать дальше». Но прошла минута, другая, а боль никак не хотела отступать. И Седой понял, что случилось то, что рано или поздно должно было случиться: ему нужно сделать укол морфия.
Увы, ни ампулы, ни шприца у него не было. А достать это лекарство можно было либо по рецепту врача, либо купить на Тверской – у драгдилеров. И тот, и другой вариант в данный момент отпадали. Оставалось одно – сжать зубы и терпеть.
Седой рухнул в кресло и, пододвинув его к самому подоконнику, потянулся за винтовкой. И хотя больше всего на свете ему хотелось прилечь, он понимал, что не имеет права расслабляться. Чувство долга победило и на этот раз…
Пальцы дрожали, на лбу выступила испарина. Прильнув к оптическому прицелу, он с трудом навел его на окна Заславского. Жалюзи были все еще приоткрыты. Седой увеличил резкость и… на какое-то мгновение забыл о боли – кровать, на которой совсем недавно лежала девушка в красном, оказалась пуста.