Он посмотрел на Гаджиева, будто ища у него поддержки. Тот молча кивнул головой.
Манукян с обиженным видом отбросил салфетку.
– Как я могу не дать денег на революцию? Это же святое дело, это дело Аллаха. Мы все братья, и все заодно.
Мрачный, заросший щетиной и волосами курд нетерпеливо крутнулся в кресле и, скривившись, недовольно проронил:
– Какая платежка? Ты что говоришь? – Он выразительно потряс рукой с грязными обгрызенными ногтями. – Чтобы нас по финансовым потокам отследили? Так дело не пойдет. Наличку давай! Ты о чем в Стамбуле договаривался? Ни о какой платежке разговора не было.
Манукян насмешливо, пряча презрительную улыбку, переглянулся с Гаджиевым. Капитан улыбнулся уголком рта. Волосатый курд, наклоняясь, шепнул что-то своему соседу. Тот ухмыльнулся, глядя на Манукяна.
– Наличку? – переспросил Баграт. – Погоди-ка.
Он порылся в одном из карманов пиджака своего кофейного цвета и достал калькулятор. Гости выжидательно смотрели на него.
– Минутку. – И Манукян защелкал клавишами. – Ну вот, смотри – зачем тебе это надо? Это же полчемодана денег. Куда ты с ними денешься?
– Это наши проблемы, – жестко ответил волосатый курд.
Манукян поднял брови и замахал руками:
– Ну, как хочешь. Если тебе так удобнее.
– Да, мне так удобнее, – с нажимом, нагло произнес волосатый курд, продолжая ухмыляться.
– Тогда завтра все и получите. Съездишь в Симферополь, снимешь со счета, – обратился Манукян к Гаджиеву.
– Хорошо, – кивнул тот.
– Вот видите, друзья, все вопросы решаются. Стоит ли волноваться из-за таких мелочей? – насмешливо сказал Манукян.
– Теперь уже не стоит, – ухмыльнулся курд. – Вот сразу бы так и говорил. А то – платежка.
Неожиданный пронзительный крик прервал их беседу. Они оглянулись.
– Кто пустил сюда это животное? – Метрдотель, полный мужчина с багровым лицом, просто задыхался от гнева, указывая в угол.
Только тут курды заметили притаившегося за кадкой с пальмой пса-водолаза. Собака все это время тихо просидела там, ничем не выдав своего присутствия.
– Я еще раз спрашиваю, откуда здесь это животное? – метрдотель, казалось, готов был разорвать собаку на части.
– Сам ты животное! – послышался в ответ из противоположного угла зала знакомый надтреснутый голос.
Оттуда появилась Беклемишева. На этот раз дама была одета в идиотского вида черное платье с какими-то блестками, которое смотрелось просто смешно. Но она, похоже, чувствовала себя в нем прекрасно. С пренебрежительным выражением на лице она гордо продефилировала мимо глазевшей на нее компании.
– Снова эта дура! – вздохнул Манукян. – Как она мне надоела!