Гринберг орудовал шахматной доской. Но не подумайте, что Грунькин был из железа и эти могучие удары напоминали ему легкую щекотку. Просто благоразумный Левка колотил не Грунькина, а его подушку, как и Рой – Олегову.
Подушку бить можно. И врага напугаешь, и сам доволен – ярость излил, да и никто теперь не окажет, что ты струсил.
Под ногами нападающих хрустели шахматные фигуры, которые, славно осенние листья, усеяли весь пол.
А где же мой брат?
Где наш славный капитан?
Где старый морокой волк, знаменитый вожак пиратов?
Где он?
Нет его…
Исчез!
Я посмотрел направо.
Я посмотрел налево.
Я посмотрел перед собой.
И оглянулся.
За баррикадой из четырех тумбочек, в углу веранды, высилась «египетская пирамида» из матраца, одеяла и подушки. Я метнул в нее шахматным конем – и тотчас же из-под одеяла выдернулась Леньки-на голова.
– Кончайте! – заголосил мой брат. – А то сейчас вылезу – от вас щепочки полетят! Я за себя не ручаюсь!… Не подходите, не подходите!
И голова снова исчезла…
Грунькин и Спасибо, теснимые ожесточенным противником, медленно отступали в Ленькин угол.
Продолжая отчаянно обороняться, «мятежники» перебрались через баррикаду и забились в угол.
«Почва» под их ногами вздрагивала и колебалась, как при землетрясении. Из-под одеяла глухо неслось:
– Не подходите!… себя не ручаюсь!…
Где уж там не подходить, когда они уже стояли на нем.
Поздно ты об этом подумал, дорогой бывший капитан!
Тут через баррикаду перелезли Левка и Славка.
Ленька не выдержал такой «нагрузки» и, видимо, попытался вскочить, потому что вдруг все рухнули и забарахтались, запутавшись в его одеяле.
Я тут же заметался по веранде и все сваливал, сваливал в угол на барахтающихся пиратов матрацы, одеяла, подушки. Возня сразу прекратилась. Сначала до внешнего мира, то есть до меня, долетали неясные возгласы. Но когда я положил последний матрац, все стихло.
Потом я устал и улегся сверху, широко раскинув руки.
Я чуть было совсем не заснул, но тут дверь резко распахнулась, и вошел Вениамин. Он так и уставился на меня, а я на него. Во взгляде Вениамина было удивление, недоумение и растерянность. Он словно спрашивал: «Что это? Что это такое? Что здесь происходит? Что вы опять натворили?»
А я отвечал ему взглядом: «Ничего! Ничего особенного! Ничего не происходят! Разве ты сам не видишь?»
– Что здесь происходит? – угрюмо опросил Вениамин.
– Да так, – сказал я. – Убираю, проветриваю…
Я вскочил и заколотил по матрацу. Ох, и пыль пошла!
Вениамин зачихал и замахал руками:
– Это на дворе надо делать!
Он схватил матрац и выскочил из спальни.
Я не стал дожидаться, пока он вернется, и вылез в окно.