Достоевский отдавал себе отчет в трудности поставленной задачи. Отсюда особая забота о стилистическом выражении своего нового замысла, отразившаяся в планах «Жития»: «Чтоб в каждой строчке было слышно: я знаю, что я пишу, и не напрасно пишу». Романист видел свою цель в том, чтобы «втиснуть» мысли «художественно и сжато», т. е. пронизать все изложение одной «владычествующей идеей», сделав его кратким, порою даже сухим, но при необходимости, «не скупясь на изъяснения».
Достоевский не случайно дал новому произведению на заключительном этапе обдумывания замысла название «Жития». Писатель стремился подчеркнуть этим глубоко национальный характер избранного им жанра и его основной этической проблематики, органическую связь своего замысла с определившимися в русской литературе еще со времен средневековья поэтическими традициями и моральными исканиями.
Обращению Достоевского к жанру жития, излюбленному в русской литературе XI–XVII вв., по-видимому, способствовала начавшаяся в России в 1850-1860-х годах усиленная деятельность по изданию памятников и разработке истории древнерусской литературы. В это время появляются многочисленные труды Ф. И. Буслаева, А. Н. Пыпина, Н. С. Тихонравова и других ученых, посвященные культуре, литературе, искусству Древней Руси. В 1862 г. было издано «Житие протопопа Аввакума», поразившее современников и оказавшее глубокое влияние на умы. Но и более старинная агиографическая и учительная литература Древней Руси не могла не волновать писателя,[68] которому она была близка своим этическим пафосом, высокой требовательностью к человеку, живым ощущением красоты окружающего мира, активным отношением к добру и злу.[69] В «Житии Великого грешника» Достоевский воспользовался традиционной канвой «жития», в центре которого неизменно находилась столь остро занимавшая его проблема добра и зла, для того чтобы насытить его глубоко современным психологическим и философским содержанием
2
Возникновение нового замысла было подготовлено всем предшествующим творчеством Достоевского, тесно связано с «Записками из Мертвого дома», «Игроком», «Преступлением и наказанием», «Идиотом».
Герой «Жития» — человек горячий и страстный, он «не прощает ничего ложного и фальшивого» в людях. Обстоятельства же, в которых протекает его детство, очень скоро доказывают ему грязь и безобразие «больших», учат презрению к ним: пьянство и «падение» старичков, гостей, учителя; несправедливое обращение с ним развратного отца, его жестокость по отношению к крестьянам; любовные дела мачехи, о которых мальчик узнает случайно и в которые как-то оказывается «ввязан». В нем крепнет «инстинктивное сознание превосходства, власти и силы», своей необыкновенности, просыпается «чувство разрушения». Он находит наслаждение в том, чтобы преступать принятые нормы морали. Краткое указание на чувства, испытываемые им при этом («Сам дивится себе, сам испытывает себя и любит опускаться в бездну»), может быть прокомментировано подробным рассуждением из «Записок из Мертвого дома»: «Точно опьянеет человек, точно в горячечном бреду. Точно, перескочив раз через заветную для него черту, он уже начинает любоваться на то, что нет для него больше ничего святого; точно подмывает его перескочить разом через всякую законность и власть и насладиться самой разнузданной и беспредельной свободой, насладиться этим замиранием сердца от ужаса, которого невозможно, чтобы он сам к себе не чувствовал» (наст. изд. Т. 3. С. 305). Герой «Жития» еще мальчиком проходит через разврат, святотатство, убийство. «Гордая и владычествующая натура» — так определяет его автор. Его, как и Раскольникова в «Преступлении и наказании», мучает кровь, он тоже признается в убийстве («молчание кончается через полтора года признанием о Куликове»); после же монастыря, куда его отдают на исправление, он совершает еще много «страшных злодейств».