Хлебников, как и раньше, не умел распоряжаться деньгами. Получив гонорар, мог накупить на все деньги сладостей. Но весной 1922 года он попросил Митурича отправить немного денег в Астрахань Екатерине Николаевне. «Тогда, — сказал он, — у меня развяжется узелок». Эти деньги оказались последним приветом матери от сына.
Хлебникова начинает тяготить и то, что он носит одежду с чужого плеча. Изношенный серый костюм и такой же изношенный тулупчик, доставшиеся ему от Маяковского, теперь Хлебникову неприятны, хотя раньше он таких мелочей не замечал. Однажды они шли с Митуричем по Кузнецкому и Хлебников остановился у витрины с костюмами. «Я бы не отказался иметь такой костюм, — сказал он. — Мариенгоф хорошо одевается». Митурич принялся утешать друга, говоря, что его костюм «соткан из нитей крайностей нашей эпохи», но Хлебникова это не утешало. Он стал все чаще раздражаться, причем раздражали его порой те самые люди, которые заботились о нем.
Он был совершенно измучен лихорадкой. Приступы становились все чаще и чаще. Спасский пишет, что во время приступов он наваливал на себя все, что возможно, но его так трясло, что кровать под ним начинала двигаться. Комната Спасского была в подвальном помещении, сырая и темная, и там больному человеку находиться было практически невозможно. Во время одного из самых сильных приступов больного приютили у себя на несколько дней супруги Куфтины. Оба они были образованные люди, не чуждые литературе и музыке. Они не побоялись взять к себе больного с лихорадкой, но через несколько дней, когда ему стало лучше, Хлебников сам отправился «домой», к Спасскому.
Прошло еще немного времени, и Хлебников вновь остался бездомным: к Спасскому приехала жена, и надо было освобождать комнату. На помощь вновь пришли Куфтины. Они предоставили свою комнату Хлебникову, а сами уехали. Он понимал: нужно принимать какое-то решение, долго так продолжаться не может. Больше всех переживал за своего друга и учителя Митурич. Он изо всех сил старался скрасить мрачное существование Председателя земного шара. С его помощью у Исаковых необычным образом справляли Пасху. Митурич рассказывает: «У Исаковых оживление. Достали творог, и сооружается творожная пасха. Я сделал для нее форму четырехгранной пирамиды, на каждой стороне которой вытеснены эмблемы вер: христианский крест, буддийский — след Будды, магометанский — серп месяца и „будетлянский“ — ветви двоек и троек. Было вино — всем по маленькой рюмочке — и пирог. Стараниями Анны Осиповны Велимир сидит в чистом белье по обыкновению с поднятым воротником пиджака. За столом острит Петр Константинович, идет мирная праздничная при солнечном дне за большим столом со скатертью еда. Потом закурили, пили чай. Хороший был день в это ненастное время. Ах, если бы побольше таких деньков было в то время, и все было бы иначе».